ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

После инфаркта в 1998г. и реабилитации в течение всего 1999г.,проходивших в больнице «Феофания»,коротая в палате бесконечно тянущееся время, Сергей Павлович Подервянский стал писать очерки, которые мы склонны назвать автобиографическими зарисовками, дополняющими его альбомы с рисунками.( Они – то и были прежде всего его визуальными дневниками). Он продолжал их писать во время хворей, которые последние годы все чаще посещали его, и перед операцией в 2005-2006 г. Мы публикуем их не полностью, позволяя себе некоторые из них цитировать в своём тексте. По-видимому, в годины, «когда звонит колокол», память обострённо воскрешает эпизоды совсем далекого и не очень. Она всколыхнула в сознании образы людей, некогда повстречавшихся на его жизненном пути и на долгие годы почти забытых. Вспомнились и моменты, которые оказались судьбоносными- смерть была совсем рядом. Мы решили воспоминания иногда иллюстрировать рисунками, созданными синхронно с описанными С.П. событиями, лишь некоторые из них были нарисованы по памяти спустя многие годы, незадолго до рокового 9 февраля 2006г.

Исключением являются воспоминания об учителе – Константине Ивановиче Рудакове, они были написаны по просьбе издательства для сборника воспоминаний о художнике в 1972г.

Очерки не столько дополняют биографию Сергея Павловича, сколько дают ощущение времени, в котором он жил, будто близком и давно ушедшем.. Так много воды утекло с тех пор…Их ценность прежде всего– в документальности. Они - этюды к его портрету.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О КОНСТАНТИНЕ ИВАНОВИЧЕ РУДАКОВЕ

В 1947 - 1949 годах я был студентом графического факультета Института живописи , скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина Академии Художеств СССР, где курс живописи вел Константин Иванович Рудаков.

Вероятно, во многих воспоминаниях о нем будут благодарные высказывания учеников в го адрес, справедливые возмущения по поводу слабой популяризации его творчества. Повидимому, много будет сказано о необычном педагогическом таланте Константина Ивановича и, конечно , о нем самом как о светлом и большом , ярком художнике. Предвидя это, я все-таки тоже хочу написать О Константине Ивановиче как о педагоге , в котором мы всегда чувствовали значительность незаурядной натуры – чистоту и честность человека и талант художника. Мои воспоминания - это несколько штрихов, которые дополнят его портрет.

А для этого более всего подходит форма кратких новелл.

ЯЩЕРИЦА

Для длительного задания по курсу живописи позировала балерина из кордебалета Академического театра оперы и балета им. С.М.Кирова.

Мой товарищ В.Свешников с невероятным увлечением вел подготовительный рисунок. Нужно отметить, что задания по рисунку , рассчитанные на продолжительное время - -две три недели – Свешников выполнял за два –три дня , неизменно получая высокие баллы. Он обладал величайшим талантом рисовальщика. И на этот раз его рисунок балерины отличался изяществом, виртуозностью, красотой. Константин Иванович, проверяя работу, подошел и, молча, на полях нарисовал ящерицу. Наблюдая из –за его плеча , я ахнул. Характер балерины - ящерица , а не та красотка , которую создал в своем воображении Свешников.

После этого случая мой товарищ несколько дней избегал Константина Ивановича : такого «надругательства» он не мог быстро забыть, и рисунок остался без изменений.

В этом случае Константин Иванович был, к сожалению, не понят.

ГОРОХ С ЧЕСНОКОМ

Работая над мужским портретом, я никак не мог найти остроту характера. Похож, а характера нет.

Константин Иванович, взяв у меня уголь, красивым, легким движением приоткрыл правый глаз на портрете и прикрыл левый. Затем энергично подчеркнул гребень носа и носогубную складку. Слегка толкнув меня плечом, сказал с доброй ухмылкой:

-Какой тип !. Какое выразительное лицо, и к тому же любит есть горох с чесноком.

Для меня это был момент прозрения. Я увидел в натурщике совершенно определенного человека , характер , образ. Исчезли трусость и робость перед материалом (акварелью ), и я «вытянул» этюд. На третьем курсе была неимоверная загрузка предметами – специальными и теоретическими. Недели не хватало. Часто работали по воскресеньям. С этим непорядком администрация боролась, но тщетно. Мы проникали в мастерскую и работали. Константин Иванович и в воскресенье заходил к нам. Я в это время иллюстрировал повесть Н.В.Гоголя «Портрет». Женские образы, как мне казалось, были решены. И я с некоторой гордостью показал свои творения Константину Ивановичу. Он взял чистый лист бумаги и свинцовым карандашом стал молча рисовать женский портрет, а потом – мужской. Закончив, сказал:

- Вот такие носили прически, вот так букли обрамляли лицо, а вот так повязывали мужчины галстук , такого покроя был костюм.

Когда не было под рукой кисти, в ход шли спички и даже окурок папиросы. Различные образы переполняли воображение Константина Ивановича, и он щедро оставлял их нам на память. Великолепны все его работы , сделанные по воображению.

НА ГРАНИ ФАНТАСТИКИ

(Педагогично или непедагогично )

Методы работы Константина Ивановича с нами были разнообразными, зависели от общей культуры студента и его профессиональной подготовки. Предоставляя каждому возможность «высказаться», он внимательно следил за процессом работы и, где метким словом , а где , беря кисть , не давал уйти в сторону от той задачи , которую перед нами ставил. Но бывало и так, что никакие вразумительные советы Константина Ивановича не помогали ( вернее, не доходили до студента.). У нас это называлось «запороть». И тогда работу хотелось уничтожить. Новый этюд начинать было уже поздно…Тут-то нередко и проявлялся блестящий талант Рудакова. Были послевоенные трудные годы. Бумаги специальной для акварельной живописи не было. Работали, на чем придется. Естественно, смывать и переписывать нужно было с чрезвычайной осторожностью. На глазах всего курса «запоротая» работа под рукой Константина Ивановича превращалась в подлинное произведение живописи. Ясно, что приемы, которыми пользовался Константин Иванович , были очень сложными, требовали виртуозного владения материалом и большой живописной культуры. Эти сеансы давали нам очень много. Педагогично ли это было ? Думаю, что те педагоги, которые считают студенческую работу неприкосновенной., во многом уступают тому педагогу , который вводит ученика в свою творческую лабораторию. …………………….

Бесконечно много можно вспоминать из далекого прошлого, такого трудного и такого неповторимо прекрасного. Прекрасного прежде всего потому, что нашими педагогами были выдающиеся художники, люди большой общей культуры, которые щедро делились с нами тайнами своего мастерства.

И, видимо, высокой наградой педагогу за его труд является та отдача, которая происходит в результате творческой преемственности. Константин Иванович принадлежал к тем счастливым педагогам , которые и при жизни видели плоды своих трудов.

Несмотря на сравнительно короткий срок обучения у Константина Ивановича, я считаю себя прежде всего его учеником и бесконечно благодарен тем обстоятельствам, ,которые дали мне возможность у него учиться.

1972 г. Константин Иванович Рудаков. Воспоминания о художнике. Ленинград , 1979 , с.286 – 289.

КЛЯКСА № 2

С этой кляксой я проделывал опыты , граничащие с хулиганством.

У отца со студенческих лет сохранилась злая игрушка. Это была клякса : она была металлической , покрыта черным лаком и помещалась в коробочке с французской надписью. Её размер не превышал 4-5 см.

Однажды вечером я зашел к своему товарищу – студенту-дипломнику строительного института. Я был еще подростком. Он и его друг кончали проекты - большие листы на досках. Чтобы успеть , работали по ночам. Пили чай с густой заваркой. Пепельницы были завалены окурками. Не брились , заросли…

У Чехова есть рассказ «Злой мальчик». Мой номер был похлеще. Сказав, что хочу пить , я попросил принести мне воды. Когда дипломник вышел , я положил кляксу на самый сложный узел конструкции чертежа и рядом опрокинул пустой флакон из-под туши. Насвистывая, зашел автор с водой. Я ждал… Свист прекратился. Я увидел будущего архитектора с промакательной бумагой, которой он пытался убрать кляксу…Случайно сдвинув её , он понял , какую шутку я устроил.

Не забуду смену его состояний. Бурную радость сменила злоба. Он и его приятель стали гонять меня вокруг стола , наделяя заслуженными тумаками.

Клякса тем временем стала пользоваться успехом. Её одалживали женихи для своих невест . Одна из них была доведена до истерики , увидев кляксу на своём дорогом подвенечном платье.

Воровство считалось доблестью и геройством. Если не украл – считайте – дурак.

Вот так и моя клякса – остроумная французская выдумка - исчезла. Жаль. Очень. А, впрочем…

Феофания. 11.01.2006 г.

ДВЕ КЛЯКСЫ №1

Выходной день. Воскресенье. Академия Художеств. Но для студентов выходных дней нет. Надо к концу семестра закончить много работ. Озабоченные лица, суета , а тут еще староста курса, которого выбрали на свою голову – дурак. Закрыл на замки все инструменты, кисти , перья, карандаши.

Открывается дверь и заходит Константин Иванович Рудаков. Его появление в воскресный день для нас не было неожиданностью. Профессор приходил к нам вне расписания своих часов. Помогли снять шубу…Ирочка Чарская (первая красавица) , извиняясь , стала поправлять у Константина Ивановича воротник. Константин Иванович всюду появлялся с неизменной большой папкой – в ней были его работы, сделанные недавно.

Несколько смущаясь , стал показывать. Это были иллюстрации и варианты к ним. Был виден путь к готовой иллюстрации . Глаза разбегались. Трудно было определить, какое решение лучше. Все были острыми по замыслу и исполнению. Спорили…У Константина Ивановича в глазах появлялся лучик – скрытая улыбка. Он проверял себя на нас. Папка закрывалась. Просил папиросу. Затем смотрели наши «шедевры». Свои суждения неизменно подкреплял советами, как нужно усилить образ, какими средствами. Об этом много написано его друзьями и учениками, в посвященном ему сборнике.

Вот и сейчас, как бы импровизируя , он окурком , смоченным тушью , у нас на глазах создавал образы персонажей русской и западно-европейской литературы, иногда тут же рисуя шаржированные портреты наших профессоров – своих друзей. Эти листы мы присваивали. Но неожиданно на листе появилась клякса. Мы стали предлагать новый лист бумаги. Но Константин Иванович, что-то пробурчав в адрес нашего дурака- старосты, окурком и спичкой превратил пятно кляксы в пачку балерины.. Это не был фокус , а умение и огромные знания : увидеть форму там , где её не ждешь.

ХУДОЖНИК И ТЕАТР

В Москве проходила конференция посвященная состоянию художественного образования в ВУЗ’ах страны. Выступали с докладами руководители учебных заведений. В них, наряду с рядом назревших вопросов, было много общих положений. Однако, докладчики не склонны были изменять утвержденные тексты. Поэтому в зале стоял легкий шумок, который свидетельствовал о потере интереса к выступающим.

Оживление наступило сразу после окончания докладов. Стали выступать личности, среди которых был и театральный художник Вадим Федорович Рындин (нар.худ. СССР, засл. артист РСФСР, действит. член АХ СССР, лауреат Гос. премии СССР). Он поделился воспоминаниями о своей работе над спектаклем «Земля» драматурга Вирты.

Уже заканчивались репетиции спектакля (режиссер В.И. Немирович-Данченко, художник В. Рындин). «Ряд моих эскизов были Немировичем зарезаны. Новые варианты постигла та же участь. Ничего конкретного он не предлагал. Никаких дельных предложений я от него не слышал. Хотел было бросить эту затею, но это значило бы сорвать спектакль. Такие вольности в то время не прощались…

Неожиданно пришло в голову совершенно другое решение. Решил не сдаваться. Уши горят от волнения, вхожу в кабинет, показываю свой новый эскиз. – «Ну вот, наконец-то!… уже нужно кончать, а не приносить заготовки! Молодец!… помни, времени в обрез… Все хорошо. Детали тоже. И валенок на плетне для просушки – типично. Раскрывает место действия. Молодец!».

Я торжествовал. Уходя, уже на лестнице, прыгал через ступеньку. Когда замысел был решен, исполнение не представляло большого труда. Заканчивая эскиз и работая над деталями, вспомнил сказанное А.М. Горьким: «Слово спектакля и деталь в оформлении спектакля – одно целое». Поэтому решил прибавить к одинокому валенку на плетне – второй, для большей убедительности. Немирович, рассматривая эскиз, еще раз похвалил меня, однако не преминул мне влепить «комплимент», сказав: - «Ну и дурак же ты… один валенок – это образ, а два – это, уже извините, обувка… Убери второй к чертям!!».

Июль, 99

РУКИ

После двух сложных глазных операций в Медгородке Киева в 1983-1984 г., меня демонстрировали перед учеными офтальмологами Югославии Канады и Соединенных Штатов.

Профессор Н.М. Сергиенко, оперировавший меня, свободно изъяснялся с этими учеными на английском языке и нужно было видеть удивление на лицах гостей после краткой информации о заболевании и результатах, увиденных через специальную аппаратуру.. Повышенный интерес объяснялся еще и тем, что , после операций , я смог , как профессионал-художник, внятно объяснить свои ощущения света, цвета и тональной градации окружающего мира. Группа из Штатов насчитывала около 15 человек и оторвать их от микроскопа ассистентке стоило немало усилий.

Через некоторое время ко мне обратилась съемочная группа из телестудии с просьбой уделить им внимание : они хотели в телефильме наглядно показать результаты операций, проследить , как отразилась операция на моей профессии художника. Их интересовало – как справляется мое зрение с нагрузкой в процессе работы над произведением. Я предложил режиссеру роль натурщика и в течение получаса рисовал его портрет. Материал – уголь, итальянский карандаш. Затем оператор продемонстрировал фильм. Был поражен. Никакого искажения цвета. Оператор снимал кадры, где крупным планом глаза в разных проекциях сменяются кадрами с моими руками. Правая кисть руки, добиваясь передачи характера в рисунке, меняла положение. Обилие движений кистью руки с карандашом (углем) мне казались чудом. Дело в том, что людей любой профессии во время работы интересует результат этого труда и, естественно, они не обращают внимания на то, как ведут себя руки. Я не подозревал о таком разнообразии положений, о своеобразной хореографии своих рук, о невероятной пластичности своих движений, чисто рефлекторных, подчиненных рисунку, линии. В созданном фильме меня удивило это прежде всего.

Но, полагаю, этот фильм имел другую цель: для офтальмологов он важен был как утверждение их профессионального мастерства..

Режиссер благодарил за портрет.

ВИДЕНИЕ

После многоснежной зимы пришла весна со всеми прелестями – по водосточным трубам с грохотом падал лед, ручьи пробивали сквозь грязный снег себе дорогу. Носились стайки воробьев и других пернатых. Не редкость были и туманы.

Время сдачи работы в издательство истекало. Моя мастерская помещалась на территории Лавры – в бывших иконописных мастерских. Это была мансарда, выходившая окнами в небо. Так как /несмотря на оттепель/ еще топили, в мастерских было жарко. При такой температуре работать было немыслимо. Снял свитер – не помогло. Решил открыть окно, которое находилось на уровне головы. Взобравшись по лестнице и, став на подоконник, двумя руками открыл окно – две половинки окна настежь. Только чудом не упал навзничь. Во все НЕБО передо мной был темный крест-Распятие. Сознание сработало быстро. Свет яркой лампы за спиной, осветив меня, спроектировал мою фигуру с вытянутыми в стороны руками на экран, которым служил туман.

Впоследствии я хотел повторить этот эффект , чтобы продемонстрировать соседям по мастерской, но ничего /даже приблизительно/ не получалось. Плотность тумана не была такой, чтобы служить экраном.

Это явление дало толчок к композиции «Христос и вселенная». На кресте должно быть распятие. Много было вариантов композиции. Неоднократно оставлял ее. Затем вновь возвращался.

Шло время. Минуло около тридцати лет со дня увиденного креста. Тема оставалась,а решение не приходило…

Однажды, в библиотеке Академии, появляется серьезное издание- монография о творчестве Сальватора Дали. Среди репродукций – картина… В безграничном пространстве – распятие, а внизу маленькая фигурка человека с лодкой. Композиция, над которой я столько трудился, лежала передо мной, только без фигуры человека с лодкой. Как говорится – комментарии излишни.

МЕМОРИАЛЬНАЯ КОМНАТА ФЕДОРА ШАЛЯПИНА

На третьем году службы в армии неожиданно получил отпуск – почти месяц. Служу на Дальнем Востоке с 1937г. В 1939-1940 гг. после окончания отпуска, еду из Киева в часть, через Москву. На Кропоткинской - выставка литовского художника Чюрлениса. Попадаю в объектив киносъемочной группы. Режиссер просит пройти по экспозиции с двумя красотками. Куда денешься…

Я ей (режиссеру) нужен был как защитник отечества. У меня на груди значок участника боев у озера Хасан.

В Камерном идет «Госпожа Бовари». Визиты по боку… В руках на спектакль билет. Играет Алиса Коонен. Навсегда остались в памяти не только режиссерская работа А.Я.Таирова, но и работа художников, фамилии которых я не удосужился запомнить.

Уже только в пятидесятые годы узнаю от жены, что художники этого спектакля – друзья ее родителей, Валентина Федоровна Кривошеина и Евгений Кондратьевич Коваленко (в прошлом – харьковчане).

Отсюда все и началось. Больше тридцати лет Женя (так было принято называть Евгения Кондратьевича) сотрудничал с Таировым. Валя (Валентина Федоровна) - его сподвижница, была автором костюмов к спектаклям.

Однажды Женя обратился ко мне с предложением. Ни больше, ни меньше, как написать Ф.И.Шаляпина для комнаты-музея в кулуарах Большого Академического театра оперы и балета. В этой комнате должна была быть, по замыслу, отображена творческая и общественная деятельность великого артиста.

Экспозиция строилась с учетом четырех портретов Шаляпина, три из которых были Головина, Серова, Кустодиева и четвертый – пока пустое место. Предлагалось мне заполнить портретом Шаляпина на Волге-матушке. Я ответил, что весьма польщен, но, что компания мне не подходит… При всей моей любви к юмору и т.д….

Сережа, не будьте идиотом. Не Вы – так другой. А этот другой будет – халтурщик из Художественного Фонда или Налбандян. Не дурите…

Дальше ломаться было ни к чему.

Мне были высланы в Киев два больших снимка Федора Ивановича. Состоялось знакомство с дочерью Шаляпина, живущей в Москве, Ириной Федоровной. Это была крупная особа с грудным голосом. В ее консультациях не было необходимости. Но отказываться от предложенной встречи было неудобно.

Предполагалось разместить экспозицию в четырех местах. Она состояла из клавиров, литературы об артисте , фотографий, различных аксессуаров, относящихся к его театральной деятельности. Грим, парики, костюмы и многое другое. Завершить экспозицию должны были портреты – Серова, Шаляпин в сюртуке (рисунок – уголь, холст), Головин – Шаляпин в роли Бориса Годунова (холст, темпера), Кустодиев – Шаляпин в шубе с мопсом (холст, масло).

Написал три эскиза, из которых два – Шаляпин на барже в поддевке. На одном – голубоватая рубаха. На другом – красная. Третий вариант – на склонах берега. В белой рубахе, в сапогах, поддевка за спиной, Внизу – баржи, плоты. Спорят, на каком эскизе остановиться.

Проходит месяц, другой, а за ними – бесконечность…

Наконец, определенность. Проект создания комнаты-музея Шаляпина – отклонен.

В этом помещении члены правительства в антрактах будут «отдыхать» (при буфете).

Уже на престоле был Брежнев Леонид.

ЛИГОВСКИЙ ПРОСПЕКТ

Лиговский проспект в Ленинграде. Вечер. Идет снежок. Четверо студентов, из них трое – в одинаковых черных куртках и черных шляпах, шагают, громко разговаривая друг с другом. Беспрерывное «ржание» на грани приличия. Мы приглашены на вечеринку. Незадолго до этого один из нас познакомился с девушкой Валей, прозванной Бэмби, которая и предложила своим подругам принять участие в сегодняшней встрече с нами. Сплошное студенчество. Девушки – студентки института иностранных языков, мы – студенты старших курсов Академии Художеств. Нина, Валя, Идея, Надежда – это имена наших дам. Надежда – дочь хозяйки квартиры. Квартира благоустроена, несколько комнат, много трофейной мебели. Хозяйка – дородная дама (Надя в нее), муж погиб на фронте. Вдова – директор большого центрального гастронома. Приветлива, гостеприимна, уходя сказала, что не вернется - ночевать будет у себя в кабинете. Квартира в нашем распоряжении. В кратчайшие сроки определяются взаимные симпатии. Патефон помогает снять скованность. Стол накрыт. Рассаживаемся. Вина разных марок. Водка, коньяк, балык, икра, ветчина …Неплохо для полуголодного студенчества.

Когда закончили ужин, никто не был пьян. Это было время, когда не было принято напиваться в дрободан. Вечер завершился танцами и наивной игрой в крутящуюся бутылочку. Наметив следующую встречу, мы выкатились. Трамваи уже не ходили. Нужно было наших дам провожать. Лиговский проспект, или «Лиговка» , в Питере имела дурную славу. Драки, мордобои, поножовщина. Третий час ночи. Снежок продолжал идти. Тепло. Игра в снежки захватывает нас. Смех … девочки лепят в нас нещадно …

Внезапно группа парней, хорошо поднабравшихся, опережают нас. Их вдвое больше. Девочки жмутся к нам. Парни, увидев нашу растерянность, наглеют. Идет похабщина. Пытаются обнять девочек. Силы явно неравные. Нужно принимать решение. Быстро. Какое? Среди своры – главарь. Жлоб. Дима Беляев, подойдя к нему, внезапно снимает с него шапку, впритык смотрит ему в лицо и произносит: «Гришка?». Тот в ответ: «Чо?».

- Ни чо, а я тебя спрашиваю Твердохлебов?

- Обознался …

- Кругляк отгружали в Малой Вишере … Забыл?

- Чо надо?

- С тебя причитается. Долги надо отдавать .. Не ожидал? И не вздумай тянуть .. Меня ты знаешь … Найдешь на старом месте …

И, повернувшись спиной к вожаку, отошел. Во время «беседы» дружки прислушивались к разговору и стали по одному смываться.

Провожая наших «дам», мы пытались вернуть прежнее настроение, но все было испорчено.

- Дима, ты что действительно с ним раньше встречался? – спросила Нина.

- Было дело, - на полном серьезе ответил Димка.

- Да слушай его больше – все липа, - сказал один из кавалеров.

XII.98 г.

ШАЛЯПИН

Дружеское участие в дипломных работах в Академии художеств было традицией. Как правило, перед защитой всплывают всякого рода недостатки, недоработки. Мне часто приходилось помогать друзьям архитекторам. От «подачи» во многом зависел успех. Старались красиво изобразить рельеф местности, живописать небеса, зеленые насаждения, что делало проект выразительным. А «события» соответственно отмечались на набережной Невы в кабачке, который студенты называли «уголок». Там ,примерно, за месяц до защиты, ко мне обратилась студентка скульптурного факультета за помощью. Она лепила фигуру Федора Шаляпина, а мой затылок и строение черепа , по её мнению, совпадали с шаляпинским.

Я – в её мастерской. Фигура почти закончена, голова же только проложена. Сажусь. Наблюдаю за её руками. Это – редкий случай , когда вижу её не мелькающую в стенах Академии , а в непосредственной близости. Мне нравился её своеобразный облик: стройная, всегда приветливая, с раскосыми глазами, выразительными скулами, с красивым разрезом рта – с чертами, типичными для девушки татарского происхождения.

Позируя, болтаю всякую ерунду, чтобы снять напряженность. Подсматриваю за пластичностью её движений. Так с перерывом проходит три часа. Наконец, она тыльной стороной руки вытирает лоб. Делает кокетливый книксен .Благодарит.

- Сережка, посиди еще немного. Ну. завтра, а то просто, когда сможешь. Я увлеклась складками на брюках… кажется получились… правда?

Я сказал:

- Не трогай больше, здорово.

30.10.1998г

ЁЛОЧКИ

На исходе 1948 год. Я – студент Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина Академии Художеств СССР. Ленинград. Конец первого семестра. Скоро экзамены. Как всегда, запарка. В общежитии на набережной Красного Флота, где я живу, - очень славные консьержки. Это – пожилые, интеллигентные ленинградки. Ко мне относятся с нежностью и любовью. Очень внимательны. Однажды передают, что звонили из издательства «Искусство» и просили срочно приехать. Издательство находилось на Невском проспекте.

Художественный редактор издательства Николай Григорьевич Дембо обращается ко мне с просьбой: на завтра нужен срочно плакат к выборам в Верховный Совет СССР.

- На завтра?.. Это же несерьёзно.

- В том – то и дело, что серьёзно и даже очень. Выручайте.

При скромной моей стипендии Николай Григорьевич по – отечески относился ко мне, представляя моё материальное положение, и я часто сотрудничал в издательстве, совмещая учебу с работой.

Еду на квартиру к своему другу В.М.Бессонову и к утру заканчиваю плакат. Он – прост и лаконичен. Ночное небо. Кремлевская Спасская башня, уходящая в перспективе стена. На фоне неба – призыв: « Все на выборы…»Как принято, все замыкает каскад знамен с золотыми кистями. Да, чуть не забыл: внизу - несколько ёлочек под снегом. Торжественно, красиво!!!

Плакату – зелёная улица. Большой тираж. Меня благодарят. Увы…Рано…

Через день вызывают меня с лекции. В коридоре стоит взволнованный технический редактор издательства.

- Как можно скорее одевайтесь, я по дороге всё объясню.

У центрального входа в Академию – машина. Нас ждут. Едем молча. Типография. Литографские камни, оттиски плакатов. Среди них – мой.

- Что случилось, зачем я нужен?

Оказывается, ( некто тычет пальцем в оттиск) : «На этом месте возле стены кремля ёлочек нет… Они находятся дальше».

Полная растерянность…Все смотрят на меня…Раздаётся : «Не доглядели… За такие неточности по головке не погладят. Хоть и красиво с ёлочками, а неправда…»

При помощи специальных инструментов мне нужно было уничтожить ёлочки, другими словами разрушить их силуэты на камне или цинке, а затем еще одним прогоном более тёмной краской «забить» остатки контура, чтобы духа их не было. Что и было осуществлено.

У меня хранится один (доцензурный) оттиск этого плаката, как «память об утраченной красоте», которая, по мнению Достоевского , должна спасти мир.

21.11.98.

ТОВАРИЩЕСКИЙ СУД

Чурка

Зима.1943 – 44 год. Лунная, морозная ночь. Группа курсантов военного училища тянут за собой десяток длинных саней. Движутся по направлению леса. Пять утра. Нужны дрова прежде всего для кухни, для отопления учебного корпуса и землянок – нашего жилья.

Брели молча. Все еще находились в полусонном состоянии. Только команда старшины «под-тя- нись!…» да скрип сапог нарушали тишину ночи. К лесу подошли, когда на верхушках деревьев появились солнечные лучи. Сугробы местами были выше колен. Задача каждой паре курсантов – срубленное дерево распилить на части, счистить от веток, сучьев, увязать на санки. Перед выходом завтрак был тощим. Поэтому брючные ремни все время подтягивали. Возвращались уже в сумерки. Груз тянули по два человека. Саночки – самоделки были без полозьев. Приходилось туго …

На территории училища было несколько постов, находящихся под охраной. Дровяной склад обнесен колючей проволокой. Из караульного помещения просили подбросить дровишек – разогреть кастрюлю холодной картошки. На спичках разыграли, кому идти и «из-под носа» часового была доставлена чурка. Еда была разогрета на печурке, и после тяжелой работы на лесоповале кастрюлю очистили.

На этом можно было бы этот короткий рассказ и закончить, если бы …

Кто-то «настучал» начальству, что на дровяном складе процветает воровство. Во время войны существовал товарищеский суд с детально разработанными пунктами и разъяснениями в уставе. Эти положения были доведены до ведома всего личного состава подразделения, ими руководствовался суд при вынесении решений. В основе документа определение - совершено «преступление» или «проступок». Наказание (приговор) выносилось после детального рассмотрения дела, при наличии фактов, характеристик, как учебной части училища, так и курсантской общественности. В инструкции устава «преступление» каралось по всей строгости военного времени. «Проступок» - обычно наказание ограничивалось «губой» (гауптвахтой). Там провинившемуся приходилось заготавливать дрова для кухни, чистить дороги и тому подобное. Это было чисто внутренним делом. Состав суда (по положению) избирался коллективом подразделения без участия командного состава. Предлагается моя кандидатура в председатели. Утверждается единогласно. Никакие самоотводы, никакие доводы не принимаются во внимание. Влип …

Накануне общего собрания, на котором будет разбираться вопрос о краже, меня вызывают в кабинет зам. командира отряда по полит части (раньше комиссар) майору Н. В деликатной форме идет долгий разговор. Его интересует мое отношение к происходящему. Я ответил, что, кроме меня, избраны в члены суда еще два курсанта, и решение будет выносить товарищеский суд совместно с составом курсантов. Не получив ответа, он в резкой форме напомнил еще раз, что на нем лежит ответственность за идейно-политическое состояние в училище. Поэтому он находит, что решение суда согласно положению в уставе должно быть объективным. Вынесение строгого решения послужит примером для других. Не выдержав, я сказал: «Другими словами Вы считаете, что отличника учебы, фронтовика, награжденного несколькими правительственными наградами, получившего ранения, нужно отправить на передовую, а там- в штрафную роту. Так я Вас понял?». Не ответив мне прямо, майор вновь вернулся к вопросу, считаю ли я совершенное проступком или преступлением. «Сейчас отзывают с фронта людей с высшим образованием, специалистов в разных областях. Наша группа отозвана с фронта тоже в связи с приказом. Нередки случаи, когда даже офицеры слабо ориентируются по карте». Майору явно не нравилось мое нравоучение. Он сослался на ограниченность времени, и мы расстались. Уходя, он еще раз напомнил о том, какую ответственность он несет за морально-политическое состояние всего училища, и добавил: «Поймите меня правильно, нельзя злоупотреблять властью, нельзя и по головке гладить, когда факт есть фактом. Как ответственное лицо за политическую работу в училище я считаю, что курсанта К. нужно судить по всей строгости закона».

Члены суда единогласны. Наказания Кузмину (так звали курсанта) не избежать, но считать содеянное «проступком». Согласились к определению наказания – пять суток гауптвахты – не больше. Товарищеский суд проходил оживленно. Выступающие говорили о Кузмине как о замечательном парне. Его награды – подтверждение его участия в боевых действиях, и раздувать это дело из-за кастрюли картошки и чурки-дрына (как в народе говорят) – позорно …

Слово взял майор. Он понял, что перехватил и стал говорить о достоинствах Кузмина. Скоро выпуск, будущий офицер должен помнить о годах учебы и гордиться училищем …

Кузмину сообщили о решении суда – пять суток гауптвахты, как за «проступок». В курилке было продолжение … «От цікаво, як би у майора була корова, то хотів би я знати – холодне пойло з морозу їла б вона?” – Смех ....

АННА

1999г.

Неделю, как небо продырявилось и, не переставая, лил дождь. Теперь нужно будет наверстывать упущенное время. По деревням Новгородской области разместились группы курсантов прославленного Военно-топографического училища г.Ленинграда (ныне-Санкт- Петербурга). Кончались летние месяцы, и необходимо было в срок закончить съемку. Это была производственная практика. Война , казалось, шла к концу. Август 1944 года.

На самом краю одной из деревень стояла пятистенная изба (кроме четырех стен посередине избы была пятая – опорная). В ней жила вдова с сыном. Звали ее Анной. В этой деревне еще совсем недавно она отыграла свадьбу, родила сына и в начале войны потеряла мужа – погиб на фронте.

Через правление колхоза шло распределение курсантов по избам. На постой в избу к Анне были определены два курсанта. Одним из них был Николай, другим был я – Сергей.

Вот и вся увертюра ….

С выходом солнца уходили на съемку и с луной возвращались. Несмотря на мокрые от усталости спины, вечерами шли на звук гармони. На утоптанной площадке возле амбара устраивались танцы. Кавалеров не было. Одни девушки. Трехрядка «тянула резину» - ты-на … ты-на … ты-на … Под эту «мелодию» из трех нот шла и кадриль, и другие танцы с фигурами. Действующими лицами и исполнителями были местные девчата плюс девочки, репатриированные из приграничных районов с Финляндией. Отличали их от местных девчат – замкнутость и аккуратность. На головах - платочки, широкие юбки (колоколом), накрахмаленные кофточки и обязательно переднички. Общались, в основном, между собой. Вокруг танцующих – пассивные зрители с дурацкими комментариями.

Однажды, среди толпы я увидел молодую женщину с мальчиком лет 5-ти – 6-ти. На ней было модное пальто и шляпка, а на мальчике - замшевая курточка и белые чулки. Они выделялись из окружения. Придя в избу, я спросил у хозяйки: «кто это?- вероятно, эвакуированная?» (Тогда это было не удивительно.) Ответ был неожиданный:

- Что понравилась?… Вы у нее сами спросите.

Я ответил «спасибо» и вышел покурить.

Работа подвигалась медленно, так как при съемке обязательно должен быть реечник, а в деревне, кроме женщин и подростков, мужиков не было. Подростка же, кроме рейки, ничем не нагрузишь. Приходилось все тащить на себе: инструмент, штатив, планшет и зонт. Кроме всего, у меня был довольно сложный полигон для съемки – это пересеченная местность с оврагами, рощами, высотками, покрытыми растительностью, с приусадебными строениями. Все эти подробности нужно было перенести на планшет, так как они входили в масштаб карты.

Николай приходил, как правило, позже меня. Вначале я его ждал с обедом, а потом перестал. Анна нам готовила еду из продуктов, которые мы получали на паек, присоединяя свои овощи. Отношения с хозяйкой были самые пристойные и добропорядочные. Вскоре Николай перестал ночевать у Анны. Ночевал на стороне. Однажды, вернувшись после трудного дня, я встретил у Анны ту женщину, которую видел на танцах. Они оживленно беседовали, но с моим появлением эту особу как ветром сдуло.

-Сергей, почему Вы больше не спрашиваете меня об этой женщине? – последовал вопрос Анны.

- Чтобы еще раз не нарваться на Ваш «приветливый» ответ.

-Мойте руки… все остыло, - сказала Анна и закрыла за собой двери.

Шли дни. Койка Николая все чаще оставалась без хозяина. Я не набивался на дружбу с ним, его это, по-видимому, устраивало. Если откровенно – он был мне неинтересен. Наука ему давалась с трудом. Когда командование училища занималось организацией практики, направляли, исходя из принципа – успевающий и менее успешно осваивающий топографию. Он никак не мог овладеть такой важной областью в топографии, как «Теория ошибок». Сама теория сводилась к тому, что на карте (к примеру) рельеф местности наносился на планшет горизонталями. В зависимости от отметок, горизонтали могли располагаться на равных расстояниях друг от друга или иметь различные расстояния между собой. Нужно в первом случае определить это «на глаз» и не тратить усилия на расчистку местности, дабы взять отсчет. Николай «плавал» в этой теории и с утра до вечера занимался рубкой деревьев и расчисткой местности, не доверяя своему глазу. Всегда приходил в мокрой от пота гимнастерке. Но вскоре, забыв об усталости, «чистил перья» и смывался, часто до утра. Я не лез к нему в душу и не спрашивал о предмете его внимания.

В колхозе дела шли плохо… Во всём чувствовалось отсутствие мужской силы. В поле - одни женщины, подростки и мелюзга. Никакой механизации. Только ручной труд. Бригадир надрывалась, чтобы заставить колхозников работать. Председатель хватался за голову, так как план сдачи сельхозпродуктов не выполнялся. Никакие призывы не действовали на «трудовой коллектив». Я предложил председателю поместить на доску почета портреты передовиков с вырезкой из газет с соответствующим текстом и показателями их труда. Он не возражал, однако заметил, что это нереально, так как фотографа в деревне нет, а посылать людей в город - целое событие. Отнесся к моей затее с недоверием. Узнав у бригадира, кто хорошо работает, попросил прислать их завтра ко мне. Чуть свет Анна подняла меня, сказав, что ко мне пришла делегация. Действительно, у крыльца избы стояло пятеро тружеников, из них - две пожилые крестьянки, две молодухи и паренек.

За короткое время я закончил их портреты цветными карандашами и, сопроводив соответствующими лозунгами и статьей из газеты, смонтировал все это «хозяйство» на щите, который висел на правлении колхоза. На другой день вечером я трудился над планшетом. Анна гладила белье. Вдруг говорит: «Полюбуйтесь…. Это - Ваша работа…»

Я увидел в окне толпу, которая шла к избе, вызывая меня. Из толпы отделилось несколько тружениц, поносивших меня за то, что я изобразил не тех, кого следует и что их показатели не хуже. Я сослался на бригадира, добавив, что это только начало и что их труд будет с почетом отмечен «прессой». Инцидент был исчерпан и разошлись с миром. Вечером, после работы, Анна передала мне от председателя корзинку яиц, кусок сала и еще что-то. Такого финала я не ожидал и пошел объясняться (с корзинкой в руках) к председателю домой.

- Ты не представляешь, - сказал он мне, - чё ты натворил!!! Бригадир не знает, как тебя благодарить!!! Отъявленные лодыри дают показатели сверх нормы.

Наотрез отказавшись от даров, сказал, что не против «замочить» первый успех наших совместных мероприятий. После второй чарки отличного самогона я высказал председателю все, что думал. Поощрять заинтересованность людей нужно не агитацией, а достойной оплатой их трудодней. При этом не исключается выделение лучших*.

Часто, идя на съемку, я встречал стадо коров, которое пасла знакомая Анны, в кирзачах и «куфайке» (стеганой телогрейке). Та, которую я впервые увидел на танцульках в модном пальто. При моем приближении она всегда поспешно исчезала. Приходилось шагать стороной от стада, чтобы не встречаться с ней. В один из таких дней я тащился, нагруженный штативом, инструментом на «точку». Меня сопровождала девица – реечник. Она была эвакуирована из какого-то города. В ее обязанности входило по сигналу переходить с одного места на другое, держа рейку, по которой я брал отсчеты. Расстояние между нами было исключающее разговорную речь. Поэтому оставались только сигналы руками. При эффектной внешности она отличалась бестолковостью. Я заменил жесты свистками. Замена ничего не дала. Она делала вид, что не понимает, а может попросту притворялась. Не зная, что инструмент дает многократное увеличение, она показывала мне язык, гримасничала, полагая, что я не увижу её рожицу.

* Доску почета пришлось увеличить и дополнять портретами, так как от бригадира поступали все новые сведения.
Вот с этой «актрисой» мы подходили (после работы) к котловану, из которого была спущена вода, дабы очистить дно от многолетних осадков. Там было озеро, в котором выращивалась рыба, кажется карпы. Был поражен увиденным. Подоткнув подолы юбок выше колен, замотав голову и лицо тряпьем, десятка два женщин выносили из котлована носилками и ведрами жидкую грязь. Одни белки глаз были не тронуты, все остальное на живых женщинах было покрыто жидкой грязью. Они напоминали патенированные скульптуры. Я спросил «помощницу»:

- Кто это? заключенные?

Ответила, что не знает … «кажись финки».

Когда я рассказал Анне о виденном, она сказала, что я их уже раньше заметил на танцах, когда обратил свое внимание (было подчеркнуто) на женщину в пальто с мальчиком. «А Вы Анна – колючка…»

- У Вас учусь, - был ответ.

Прекрасная погода позволила значительно продвинуть съемку. Наши полигоны с Николаем имели небольшое перекрытие площадей. Обычно эту общую площадь снимает один из топографов, а затем, при помощи кальки, несколько измененное изображение переносится на другой планшет. Но вскоре погода резко ухудшилась. К вечеру небо затянуло сине-черными тучами. Вдалеке грохотал гром. На горизонте, за лесом, появлялись и исчезали молнии. При керосиновой лампе много не наработаешь. Анна пришла с озера, где стирала белье. Стала его развешивать во дворе. Я показал ей на тучи. Она, улыбнувшись (что было редкостью), махнула рукой, сказав: «пройдет стороной». Николай объявился, пообедал, умылся и ушел, предупредив,, что ночевать не придет. Ночью я проснулся. Прогноз Анны не оправдался.. Была гроза. Потоки ливня хлестали по окнам. Грохот стоял без пауз. Раскаты грома то приближались, то затихали. На фронте, в артиллерии, такая канонада называлась артиллерийский вал. Вдруг я услышал за стенкой, в кухне, разговор. Мужской охрипший голос и голос Анны. Старались говорить приглушенно, но не получалось. Срывались на крик. Я не знал, как быть. А если Анне нужна моя помощь? Я оделся и стал ждать. Вдруг дверь открылась и вошла взволнованная Анна. Взяла платок и, уходя, бросила:

- Спите, чего вскочили?

Ничего не понимая, я спросил, могу ли я быть полезен.

- Обойдется, - ответила Анна, натянуто улыбнувшись. Долго еще продолжалась на кухне беседа, голоса то повышались, то переходили в шепот. Сон свалил меня, и я, не раздеваясь, уснул. Утром все прояснилось. Уже больше года пожилой житель Карело-Финской ССР, будучи репатриированным, влюбился «без памяти» в Анну. Был он рыбаком и по воскресеньям, в ночь приходил к Анне, приносил рыбу и, будучи под градусом, ползал на коленях, целуя ей ноги, умолял стать его женой. Анна смущенно рассказывала о его домогательствах, не зная как прекратить эти посещения. Вдруг она сказала, что Николай встречается с ее подругой Верой, и она хотела бы рассказать мне о ее судьбе.

Но немного о самой Анне.

Было ей примерно лет двадцать пять, когда ее почти насильно тетка выдала замуж . С мужем жизнь у нее не состоялась . Она его не любила. После ухода мужа на фронт и его гибели, работала в колхозе, а затем ей поручили руководить группой кружевниц. В то время поступали заказы из-за границы (в основном, из Соединенных Штатов) на изделия, которые служили украшением нижнего белья на женских сорочках. Анна стала «начальницей». Ездила в г. Валдай, получала заказы, пользовалась авторитетом, и отбоя не было от заказов. В колхозе ее освободили от работы, так как руководство артелью кружевниц отнимало много времени. Распределение заказов шло через колхоз. Мне приходилось присутствовать при разговоре исполнительницы с начальницей (Анной). Пожилая крестьянка приносила на сдачу готовую продукцию. Это был из тончайшего кружева прямоугольник размером примерно 10 х 20 см. Анна дотошно рассматривала микроскопические переплетения белых ниток, указывая на ошибки в узор, на то , что нужно оставить, а что следует переделать. Огорченная мастерица уходила. Я пытался доказать Анне, что это с ее стороны придирки и что никогда никто не заметит то, на что она обратила внимание. Она отвечала, что сама никогда не относилась к работе как к халтуре и от других будет требовать честности. Долго мы с ней спорили на эту тему, но она была неумолима.

Как-то стала спрашивать меня о Николае. Хотел было и её спросить о знакомой «пастушке», которая исчезала при моем появлении, но раздумал. Официальные отношения между нами постепенно сменялись более доверительными, и я боялся давать ей повод для новой вспышки неприязни. О Николае рассказал, что он женат, имеет детей, что человек он высокой организации. Очень исполнительный, всегда подтянутый. Семья находится в одном из старых городов России. О его профессиональных качествах (как будущего офицера-топографа) я не распространялся. По некоторым соображениям я понял, что этим вопросом интересовалась не только Анна.

Возвращаясь к образу Анны. Она была красивой. Выше среднего роста. Статная, худощавая. Тонкий гребень носа, темные роговицы глаз, чувственный рот и удивительной красоты волосы. Цвет спелых плодов каштана. Завистницы, конечно, сказали бы «А веснушки по лицу и на руках, а сломанный передний зуб?» (при смехе всегда прикрывала губы рукой). В том то и дело, что эти «недостатки» были настолько незначительными, что нисколько не мешали ее очарованию. Характер был вспыльчивый, движения резкие, но при этом не лишенные пластичности. Жители деревни одевались кое-как. Ткани были бесцветные, покрой одежды самый примитивный. Поэтому и девушки, и женщины одевались почти одинаково. Костюм Анны был такой же, как у всех. Было досадно. При таких внешних данных … Но что поделаешь …. Война…. Я все чаще думал о ней. На работе вспоминал ее манеру держать себя, ее жесты … меня все время тянуло к ней. И после окончания работы я, идя в избу, торопился, чтобы застать ее. Она же постоянно была в «бегах».

Стал даже гадать … Вот если до этого дерева дойду будет четное число шагов, я застану ее дома, если нечетное, застану записку с ее размашистым подчерком, где еда и какая. Выдавать свои чувства я не решался, сознавая свое неизвестное будущее. Скоро выпуск, погоны офицера, назначение. Виделись урывками. Утром она моталась по хозяйству, навещала сына, который был в круглосуточном детском саду, и бесконечная возня вокруг нового для нее дела – производства кружевных шедевров.

Я уходил в поле. После работы быстро темнело. Если появлялся Николай, обсуждали наши учебные дела и перспективы, связанные с назначением. Неожиданно он посвятил меня в свои сердечные дела. Он полюбил Веру. Оставить семью, значит изменить привычный уклад жизни. С женой еще до начала войны они были чужие друг другу. Он был в отчаянии. Напрашивался на совет. Я ответил, что не гожусь в советчики. Это сугубо его личное дело. К этому вопросу мы больше не возвращались.

В один из таких вечеров вдруг неожиданно в избу заскочила Вера (подруга Анны) и тут же попятилась назад. Но Николай и Анна ее не отпустили. Я незаметно стал ее рассматривать. Был потрясен ее внешностью. Будучи полной противоположностью своей подруги, она была более женственна и уравновешенна. Удлиненный овал лица, серые глаза (с постоянным налетом грусти), прекрасный оскал зубов, длинная шея, гладко причесанные волосы схвачены сзади в небольшой узел. Цвет трудно назвать. Принято считать такую масть – шатенка. На ней была неизменная «куфайка» - фуфайка или ватник и кирзовые сапоги – кирзачи. Беседа не получалась. Ей мешала скованность. Я предложил Николаю тянуть спички – кому идти за горючим. Анна тут же сказала, что пойдет сама, так как знает, у кого есть без примесей. С трудом взяла деньги и ушла. Не прошло и пяти минут, как в дверях появился сосед по съемке полигона, который расположился в соседней деревне, расположенной от нас в 1,5 км.

Я сказал: «Действие первое, картина вторая …. те же и Яша».

Обращаясь к Вере: «Знакомьтесь – наш товарищ».

Было как в спектакле на провинциальной сцене. Пошел мужской треп с желанием удивить и понравиться нашей даме. Для Веры все было неожиданностью, и она не могла скрыть своего смущения. Вскоре пришла Анна с бутылкой. Ей представили Якова. Выдворив нас на крыльцо курить, занялась с Верой приготовлением закуски. Яша вынул из «Сидора» - вещмешка еще бутылку первака и шмат сала с куском хлеба. Наши дамы оказались непьющими, «за компанию» чуть пригубят, и никакие уговоры не помогали. Тем не менее, даже такая малая доза оказала свое действие – щеки у них порозовели, исчезла напряженность. Яков перешел к «делу». Он избавился от лодыря реечника и хотел, чтобы председатель колхоза дал ему замену. Но не повезло. Начальство колхоза уехало в город, и Яков был в растерянности. У меня ситуация была похожей. Моя Клава (реечница) стала симулировать и неоднократно подводила меня. С Яковом площади съемок в небольшой части (как и с Николаем) были общими. Перекрывали одна другую. В связи с этим я ему предложил (как выход из положения) работать без реечников. «Как это?» - у Яши отвисла челюсть. «Очень просто. Сегодня я у тебя бегаю с рейкой, ты бери отсчеты, завтра ты бегаешь. В конце дня калькируем заснятые и порядок.». Наши педагоги знали об этом, но, как правило, закрывали глаза. Преступления тут не было. По этому случаю предложили выпить, и даже Анна осушила рюмку, будучи довольна таким оборотом дела. Она всеми фибрами своей души ненавидела мою реечницу Клавочку. Николай пошел провожать Веру, а мы с Анной - Яшу. Вот так, неожиданно, в наших буднях появился праздник. Я долго не мог заснуть …

На другой день Анна спросила: «Ну, как Вам Вера?» и, не ожидая ответа: «Она Вам больше подходит, чем Николаю, вы даже чем-то похожи друг на друга…». Я сказал, что понравилась, но только Вы с ней разные и каждая по-своему интересна.

- Что после вчерашнего голова болит? – спросила Анна.

- Так точно, болит – ответил я.

Она принесла стопку самогона с куском соленого огурца, сказав: «Вчера припрятала». Я предложил: «Пополам хотите?».

- Пропади он пропадом.

- Анна, почему такое отношение?

- Натерпелась …

- От кого натерпелась?

- От кого … - от мужа …

Я не стал проявлять любопытства..

Пришли с Яшей к выводу, что целесообразно, если он будет ходить с рейкой, а я буду делать отсчеты. ( Он очень медленно работал и держал меня подолгу с рейкой, а время поджимало нас). Ему роль реечника нравилась и, так как я брал отсчет быстро, от него «шел пар». Таким образом, за короткое время мы закончили съемку общей с ним площади, насыщенную подробностями, как самого рельефа, так и угодий. Опять задождило. Яша приходил ко мне со своим планшетом, и мы при помощи кальки заканчивали нашу совместную работу. По окончании Яша сказал, что, так как «опыт» оправдал себя, то нужно это «отметить». Тем более несъемочный день – моросит. При нем была бутылка первоклассного самогона. Анна отварила картофель в «мундирах», накрошила лук, покапав на него подсолнечным маслом. Дождь усилился, барабанил по крыше сарая. Никакой живности у Анны не было, разве что несколько куриц искали червяков. Яша ушел. Делать ничего не хотелось. Валялся на своей кровати и выдергивал с книжной полки «классику» тех времен. Но наряду с этой, с позволения сказать «литературой», была и настоящая. Убедился, что Анна много читала и любила это занятие. Ездила в г. Валдай, в библиотеку. Но замужество и война выбили из привычного ритма. Все заботы легли на ее плечи. Чтение отошло на последний план.

- Анна, Вы хотели рассказать о Вере.

- Дайте управлюсь с одним …, тогда.

Вот, что она рассказала. Росли вместе. Училась Вера хорошо, дружила больше с мальчишками, чем с девчонками. Была «сорви-голова». Перед войной, окончив школу, стала помогать родным в хозяйстве и готовилась поступить в сельскохозяйственный техникум. Однако, подготовку к экзаменам прекратила, так как летом на каникулы в деревню приехал к своей бабушке студент из Ленинграда. С Верой они подолгу засиживались по вечерам над озером. Но окончились каникулы, и ухажер (звали его Валерий) уехал в Ленинград. Было от него несколько писем, а потом стали приходить все реже, и переписка прекратилась. Вера каждый день ходила на почту. Под предлогом поступления в одно из учебных заведений Ленинграда Вера туда уехала и там поступила в столовую официанткой. Валерий учился в Ленинградском университете, готовил себя к дипломатической карьере. У него всё было «в порядке»: был на хорошем счету, занимался общественной деятельностью, принят в партию. О том, что Вера в Ленинграде, он не знал. Ценой всяких ухищрений, видела его, идущего в университет. Вера страдала, но навязывать себя ему не хотела. Гордость.

Однажды, в одной из колонн, на праздничной демонстрации (в голове колонны всегда несли транспарант с названием завода, предприятия, учебного заведения), потеряв бдительность, Вера встретилась взглядом с Валерием. На его вопрос, почему она оказалась в Питере, Вера (не умея врать) наплела ему какую-то чушь.

Анна, рассказывая о Вере, сама волновалась так, как будто все происходило с ней самой. Чтобы занять руки, стала разматывать и сматывать клубки ниток. Это мало помогало. Настрадавшись, Вера решила уехать. Но попытка к бегству не увенчалась успехом. Валерий ей запретил думать о возвращении в деревню, заверив, что как только закончит университет, они поженятся …

Вновь стали встречаться с Валерием. Вера поступила на курсы иностранных языков. Совмещала работу в столовой с вечерними занятиями . Жила в общежитии.

____________

«Едва выпросила, не хотела давать», - сказала Анна, принеся из своей светелки пачку фотографий. Когда Валерий успешно окончил университет, они записались (что означало «обвенчаться»).

Анна разложила на столе снимки и водила по ним пальцем. Вот Вера на приеме, с глубоким вырезом платья на спине, вот она в шезлонге на пляже, закрывает лицо от солнца, вот снимок, где седой человек ей целует руку и еще много других, где Вера сфотографирована в разное время года. И везде ее очаровательная улыбка, отсутствие позы, напряженности. Обилие снимков, фиксирование каждого шага своей жены говорило о том, что ею стали гордиться.

Мне трудно было соотнести нынешнюю Веру с той - на снимках. На столько это была другая жизнь. В 1939-ом году у них появился ребенок – сын. По настоянию Валерия Вера едет с ребенком в Москву, к его родителям. Отпуск молодожены проводят в Крыму и у бабушки в деревне. Мать Валерия относится к невестке со скрытой неприязнью. Отец – полная противоположность жены. Чуткий, добрый, внимательный, но находится «под башмаком» у супруги. Как бы он ни поступал, все проходит через контроль жены. Своего отдельного угла молодые еще не имеют. Появление ребенка должно ускорить получение своей жилплощади, а пока ютятся в маленькой комнатке у родителей. …

Война. В качестве переводчика Валерий направляется в действующую армию. Последнее письмо от него было получено из-под Смоленска. Отступление наших войск и сдача с тяжелыми боями населенных пунктов создают тревожную обстановку. Известия из действующей армии поступают с большим опозданием. Павел Алексеевич (так звали отца Валерия) приносит известие, полученное в военкомате, о гибели сына. Отношение свекрови к Вере стало нетерпимым. «Сергей, я не могу Вам передать, как за короткое время горе изменило Веру. Она стала нелюдима. Только работа и ребенок. Вера с ребенком уезжает из Москвы в деревню, к матери. Мне постепенно удалось стать для нее самым близким человеком.

- Я уже говорила Вам, что с мужем у меня не сложилась жизнь. Дура была, что пошла за него. Не любила я его. Да и он не больно страдал от этого. Его постоянные пьянки дальше терпеть было невыносимо. К сыну Веры -Павлику, я привязалась как к своему родному. Когда мать Веры болела, что было часто, а Вере нужно было уходить на работу, я подменяла ее. Вот так мы и живем с Верой … Сергей, что там у Вас у военных слышно, когда война кончится?

- Все идет к тому. Теперь уже недолго осталось.

- А Вы были на фронте или все снимаете?

- Я второй год как курсант в военном училище, а до этого с первого дня войны на фронтах.

- А за что Вы получили награды?

- За участие в боях на разных участках фронтов.

- А Вы были ранены?

- Был контужен.

- И Вам досталось. Заговорила Вас... Дождь перестал. Небось, пойдете на свою съемку? Поглядите ,как развезло. Идите грязь месить … Мне к председателю нужно – вызывает. Вернусь, разогрею обед, да и посоветоваться с Вами хотела.

Анна ушла, а я находился под впечатлением рассказа о Вере. Да и встречи ее с Николаем, кажется, далеко зашли. Как все обернется? Остался месяц нашего пребывания в деревне. А потом? … У него семья, дети …Всё ли он рассказал Вере ? Может быть Анна хочет посоветоваться со мной об этом? Кажется, попал в посредники.

Пришла Анна.

- Вот черт лысый, без Анны ни шагу. Попривыкали … чуть что- Анна …

- Что случилось? Хороший дядька, а Вы его поносите последними словами.

- Да, хороший, да не для всех. Только вечно отрывает от работы. Советчика нашел. Своя голова на плечах, а думать другие за него должны …

- Да будет Вам. Что там случилось?

- Пришла вторая партия посылок из-за границы (кажется, из Америки), так не может с бригадиром распределить среди людей …

- Продукты или вещи?

- Да тряпки разные. Но бывает, правда, и хорошие вещи: пальто, костюмы, только до нас они оседают в других местах. Там, где нас нет.

- Чего ж Вы молчите?

- Да ну их, связываться. Себе дороже. Сейчас обедать будем. Сергей, там во дворе пень, расколите его, а то мне не одолеть. Топор в сенцах.

- Анна, я хотел Вас спросить. Вчера, да и сегодня по направлению к Булахово идут люди. Что там такое? Обувь через плечо, идут босые …

- До Вашего приезда у нас был праздник, называется храм. А теперь завтра- в Булахово.

- Ни у вас, ни там (я на прошлой неделе был там) церквей нет. Что молятся по избам? А священник как же справляется? Ведь народу сколько!

- Вижу, Сергей, Вы – темный человек. Да какой священник? Их всех пересажали давно. Это только называется храм, а никто там не молится. Вот сойдутся из соседних деревень, да из дальних много приходят, определятся на ночлег по избам, а если летом тепло, так и на воздухе, ну и гуляют по несколько дней. А для этой гульни нужна самогонка. Вот за несколько дней ее и гонят, родимую. Которые неместные, приносят с собой. Будь она проклята, сколько она изувечила, погубила мужиков.

- Ну, уж и погубила. Вы скажете… Какой же это мужик, если он не выпьет?

- Да, выпить это одно, а напиваться до дури, совсем другое дело … Какая сейчас еда? Свёкла да картошка. А, если с утра до вечера ее хлестать до одури, так под такую закуску, озвереешь. Видели наших кавалеров? Один на костылях, у другого рука сухая болтается без движения.

- Анна, сейчас повсюду инвалиды. Война. Я на фронте не такое видел …

- Да что Вы, Сергей, говорите … Они не нюхали войны. Это побывали в соседних деревнях на храме. Батогом местные парни их окрестили, чтобы не повадно было ухлестывать за их девками. Вот и все.

- Что-то Вы путаете. От кнута не могут быть перебиты сухожилия, повреждена нервная система.

- Так то от кнута, а от батога может. Батогом называется железный прут толщиной в палец.

- Анна, Вы хотели со мной посоветоваться. О чем?

- Да, ерунда… Сказала, не подумав …

- Ну, как знаете. Иногда одна голова – хорошо, а две хуже. И так бывает.

- Я увидела, как Вы срисовываете наших работяг. Ахнула. Никогда бы не поверила, что так можно, без фотографии, точь в точь.

- Ну, этому много учиться не нужно. Каждый при желании смог бы.

- Ну, Вы скажете… У Вас талант … Поэтому я и хотела посоветоваться.

- Да, что Вы все вокруг да около. Может я не смогу Вам помочь? В чем дело?

- Да в посылке мне выделили тряпку из Америки. Не знаю – можно одевать?

Анна ушла в свою светелку, а я бессознательным жестом застегнул на воротнике пуговицу гимнастерки и посмотрел на себя в большое зеркало, что висело между окнами. Тряпкой Анна называла купальник. Он был вне всякого ожидания. Трикотажный, шерстяной, цвет – коричневый, в мелкую белую звездочку.

- Анна, Вы не по адресу обратились. Я ничего не смыслю в материях. Мне очень нравится цвет, он хорошо дополняет цвет ваших волос, а, что касается покроя, это будет видно только на фигуре. Оденьте его, тогда можно будет сказать, идет он вам или нет.

- Мне стыдно, - был ответ.

- Ну, как знаете … Вы, что в баньку в нем будете ходить или на речку, озеро, где полно людей? Передо мной Вам стыдно, а перед десятками людей вам не стыдно … Железная логика.

Перевоплощение было неожиданным. У Анны была стройная фигура хороших пропорций. Длинные ноги, прекрасной формы ступни, маленькая грудь, удивительный цвет волос, о котором я уже упоминал. Я подвел ее к зеркалу и сказал, что она очень красива и что купальник очень ей идет, разве что нужно немного сократить перепонки на плечах. При этом я подтянул их. Купальник обрисовал плотно форму груди. Подняв сзади волосы кверху, поцеловал в шею.

- Ой, не надо … - щекотно.

Я развернул Анну и прижал к себе. Так долго мы молча стояли, прильнув друг к другу. Анна не сопротивлялась. Я стал осторожно целовать ее лицо, шею, грудь … Она сказала: «Замерзла.». Я поднял ее на руки, отнес в светелку и положил на лежанку.

- Закрой дверь, - сказала она.

Набросив крючок на дверь, я вернулся. В ее искренности я не сомневался. Но постоянная сдержанность настораживала. Я ошибался. Долго скрываемое чувство вырвалось в сильном порыве… Потом мы тихо лежали. Ее голова была у меня на груди. Она плакала. Я не находил слов. Наконец, очнулся.

- Анна, перестань разводить в избе сырость … без тебя дожди досаждают …

Она затихла, , крепко обняв, стала бормотать …

- Скоро уедешь и конец всему… свалился на мою голову … жила себе, свыклась со всем, а теперь что? Как быть? …

___________

Зубная боль не унималась. Домашние средства не помогали. Нужно было ехать в город, в поликлинику, да и сапоги прохудились – соскучились по ремонту. На следующий день пошел лесной дорогой к полустанку. «Нормальные» поезда проходили полустанок без остановки. Останавливался на одну минуту только так называемый «пятьдесят веселый» с задрипаными вагонами. Анна просила передать от Веры небольшой сверток ее приятельнице, которая жила на берегу озера и знала, куда обратиться с сапожными делами. В поликлинике, вне всякого ожидания, мне уступили очередь. Отделался пломбой. Поручение выполнил, и очень славная приятельница Веры рассказала, где найти сапожника , взяв с меня слово, что прийду обедать. Ремонт занял порядочное время, так как у мастера был другой заказ и мне пришлось ждать. Покончив с этим занятием, зашел в парикмахерскую для наведения «красоты». Хотел искупаться в озере Валдай, но вода оказалась холодной. Да и время поджимало. Нужно было идти обедать. Обещал. На обед были вкусные щи с пирожками, начиненными морковкой, и мятый картофель на молоке, запеченный в печи (назывался картовник). Хозяйка тоже просила передать Вере небольшой сверток. Поблагодарив, пошел на станцию.

Уже в сумерки выскочил из вагона на полустанке. Вдоль железнодорожного полотна находилось пять домов. Решил ночью не идти лесом, переночевать в одном из них. В первом отказали в ночлеге, так как все больны. Во втором было грязно, в сенях свинья, в комнате козы, куры … В остальных мне просто на стук не открыли. Все-таки решил добиваться. Каблуком в дверь. Открыл старик в исподнем. Ругаясь, впустил. На печи – бабка охает. Старик зажег каганец-коптилку. Подложив под голову сумку, лег на лавку у стены. Старик сидел, курил. Хвалил мой табак. Потом, сплюнув на окурок, полез на печь. Я погасил коптилку. Намаявшись за день, быстро заснул. Вероятно, спал недолго. Проснулся от зуда по всему телу. Чиркнул спичкой и ахнул. Всюду клопы. Выскочив на крыльцо, несмотря на холод, разделся догола и вытрусил всю одежду вплоть до трусов. Одевшись, окликнул хозяина и пошел лесом. Луна то освещала узкую просеку, то пряталась за тучи. На полпути, пересекая дорогу то в одну, то в другую сторону, появлялся силуэт собаки. Вскоре понял, что -волк. Возвращаться нет смысла, впереди такое же расстояние, какое прошел. Трофейный бельгийский браунинг с двумя обоймами патронов к нему в училище пришлось сдать. Кто-то «настучал». Обещали при выпуске вернуть. Вынул из чехла нож. Волк сопровождал меня до деревни (хорошо, что обошлось, и не было стаи). Анна бросилась на шею.

- Не находила себе места. Волновалась.

Сказала, что уже давно, по вечерам, тем более ночью, никто не ходит по этой просеке. Да еще одиночкой. В прошлом году стая волков зарезала около десятка овец. А зимой приехал с фронта на побывку лейтенант. Шел лесом с гулянки из соседней деревни, выпивши. Нашли шинель и его останки. Война нагнала в эти края целые стаи. Для борьбы привлекались даже воинские части. Делали облавы. Я объяснил причину столь позднего возвращения.

Утром, проходя через ручей, на берегу увидел волчьи следы. Они были величиной в ладонь. (Я не охотник).

Приезжал капитан Панишко – командир нашего отделения. Проверял работу. Остался доволен. Сделал мне несколько (несущественных) замечаний. С Николаем и Яшей было сложнее. У них оставалось мало времени, а погода все время подводила. Наспех перекусив ,капитан уехал на другие полигоны. Анне очень понравился. Он был обаятельным человеком. Я облюбовал место на чердаке. Там было сено и очень уютно. Забирался в несъемочные дни с книгой. Николай перешел жить к Вере. Анна приходила ко мне в сумерки, и мы подолгу болтали. Часто спали вместе под шум дождя и шелест листьев березы.

Возле избы Анны, в день нашего отъезда, собрались соседи. Был и председатель колхоза с бригадиром. Мы укладывали инструменты и снаряжение на телегу. На крыльце стояли Анна и Вера. Глаза – полные слез. Обнявшись с председателем, уехали.

* * *

День Победы был днем всеобщего ликования, мы, еще курсанты, с трудом проходили маршем по улицам Ленинграда среди массы людей. Пятнами губной помады нас отмечали всю дорогу.

Последний год учебы, экзамены, выпуск, назначение, кого куда. Мне достался опять Дальний Восток. ( Я ведь там прослужил почти четыре года до войны) .С группой в шесть человек уехал в Комсомольск на Амуре.

--------

Переписка с Анной продолжалась больше года. Потом все ушло … но встреча с ней запомнилась по сей день.

1998г.

МАРИНА

(Повесть)

Лето 1943-го года. В одной из станиц Северного Кавказа разместился 62 Геодезический отряд. Сюда же прибыла небольшая группа младших командиров, отозванных с фронта. Эта группа пока пребывала в качестве кандидатов в военное училище. Разместились по домам – кто как.

Отряд занимался изготовлением рельефной карты той местности, где предстояло проводить боевые операции при наступлении наших войск. К этой работе была привлечена и группа кандидатов. Карта предназначалась для командного состава (высшего). Рельеф местности был, в основном, гористый, поэтому уходили тонны картона для получения полного представления о перепаде высот. Площадь карты занимала почти всю комнату. (Состояла из четырех частей, которые при необходимости можно было разнимать и собирать.)

Уже много было сделано, но и много предстояло. Поэтому строго соблюдался график работы. Перекур и опять, согнувшись, резали карты по контуру горизонталей, переводя их на карты. Однообразная, требующая внимания работа. (Спины не разогнуть). Зато вечер – на все четыре стороны …

Приходил политработник, следил за нашей нравственностью. Однажды, увидев у меня самодельный альбом с фронтовыми рисунками, заинтересовался содержимым. Был удивлен. Сказал, что меня используют не по назначению и что он поставит командира отряда в известность и мне поручат другую работу. Я ему заявил, что я прибыл с группой и останусь с группой, а для другой работы пусть найдут другого. Был он майором, заместителем командира отряда по политчасти. /Бывший комиссар/. На этом беседа завершилась. На следующий день меня вызвал командир отряда. Ряд вопросов, которые он мне задавал, касались моей гражданской жизни. Об альбоме ему было доложено, разговор был дружеский, с ноткой иронии по поводу рельефной карты, создававшейся для тех, кто не умеет читать обычные.

- Мы хотим вот с майором освободить Вас, (пока Вы находитесь на пересыльном пункте) от этой механической работы.

- Вам нужно творчеством заниматься, а не картонажным ремеслом. Мы предлагаем Вам посмотреть одно из помещений и на его стенах изобразить все, что Вы считаете возможным. Желательно из фронтовой жизни.

- Подумайте и завтра сообщите майору о своем решении.

Скрывая свое согласие и радость, ушел. Итак, я – вольная птица. Майор распорядился и мне принесли все необходимое для работы. Древесные обожженные палочки служили для рисунка. Стены побелили, и я начал работу. Взобравшись на стол, привязал уголь к палочке и стал изображать высоту, которой нужно было овладеть. Работал с увлечением. Краски обещали (клеевые, гуашь), а пока только рисунок.

С улицы было видно, чем я занимаюсь, и постоянно зеваки останавливались, отпуская образцы «остроумия». Стал замечать девушку, которая часто задерживалась у окна. Вероятно, нездешняя. Перешел в атаку.

- Я к Вам с просьбой, - обратился я к ней.

- Смотря, с какой, - ответила она с улыбкой.

- У меня закончился запас угольков. Не смогли бы Вы помочь мне?

- Я не знаю, как их изготовить.

Я объяснил.

- Этими угольками Вы рисуете?

На другой день в газетном кульке были принесены угольки. Ее звали Марина Дремко. Была из этих мест – из приморского города. Вскоре перед приходом немцев перебралась сюда. После изгнания немцев из станицы, сюда прибыла партия детей из блокадного Ленинграда и Марину поставили опекать эту группу (в качестве воспитательницы). В теплый осенний день детей выпускали в школьный сад на прогулку. Это был - «Освенцим». Дети не бегали, не улыбались, хватали с земли падающие сливы, абрикосы, яблоки и отправляли в рот. Нужно было следить за ними, так как они находились еще на строжайшей диете. Марина измучилась, выдирая немытые фрукты изо рта. Зрелище было страшное. Некоторые выглядели, как взрослые. Один мальчик из группы вообще напоминал пожилого человека. На тонких ножках – большой живот, ходил как журавель, выбрасывая по очереди вперед то одну ногу, то другую. Руки держал за спиной. Нос тонкий с горбинкой.

- Чем Вы их кормите? – спросил Марину.

- Тем, чем можно и нужно не хватает, приходится изворачиваться. Спасибо, иногда воинские части выручают. А как Вас кормят?

- Мы состоим на довольствии. Выдают продукты, а хозяйки, где стоим, готовят.

- И что, - довольны?

- Об этом не приходится говорить.

- Я знаю, где Вы устроились – не завидую… Можно, я зайду, посмотрю, что у Вас получается?

- Это еще начало … ну, если очень любопытны, заходите.

Всегда видел ее из раскрытого окна, как бы сверху. Вошла и остановилась от неожиданности. Сказала, что впервые видит процесс работы.

- Как интересно!!! Так Вы художник?

- Пока самоучка.

Ей было лет двадцать пять. Была статная, с длинной шеей, выразительными темными глазами, красивым очертанием губ и взбитой наверх прической. Желтая блузка сползала с плеча, открывая смуглость кожи. Стройные ноги завершали это произведение природы. Была в восторге от увиденного. Из разговоров с ней я понял, что совещание вокруг рельефной карты будет происходить здесь на фоне моих баталий. (Отсюда такая спешка). Я не стремился узнать, откуда у нее такие сведения, но думаю, что они просочились через общение с офицерским составом. Она была их кумиром. Попытки некоторых упростить отношения с Мариной кончались безуспешно.

- Марина, почему Вы не одобряете мой выбор жилья?

- Поживете, сами поймете.

- Там, правда, грязновато, ну и потом … Стал приходить к хозяевам родич … всегда «на бровях», плетет какую-то похабщину… а я не умею держать язык за зубами. Можем схлестнуться…

- Ну, вот видите… Короче. Я живу наискосок от Вашей картины – через дорогу. Приходите завтра обедать. Понравится, будете у меня питаться. Живу со старухой, она - хозяйка. Простую пищу умеет готовить, а к деликатесам мы не приучены – не те времена …

Стал ломаться – неудобно …

- Вам за детьми надо смотреть … и так далее…

- Смотрите, я не набиваюсь. Многие просились, но я под предлогом заботы о детях всем отказывала, вернее, хозяйка отшивала. Ваши лейтенанты тоже были претендентами.

Сказав, что командование меня переводит на другую квартиру, взял свои продукты и перебрался к Марине. Хозяйке я понравился, сказала:

- Ну, от хоча одна людина- мужчина, а то самісенькі баби. Весь час ходют тут якись підозрілі. Спробуй з ними порозмовляти, скажуть одразу, як були під німцями, то-вже не люди, не питають , “чи можна”, а діять, що хочуть. А тут молода жінка ... При німцях тре було її ховать, одягати в саме дрантя, щоб не пізнали, яка вона красуня ...

- Ну, Вы уже скажете – красуня …

- А то ні, охфіцери біля тебе як упадають .... що я не бачу? Ну, скажить Ви, я правду кажу?

Я подтвердил «Чисту правду». Обед – борщ с петухом и жаркое. Оставшись наедине с Мариной, сказал, что я могу у нее питаться, только из тех продуктов, которые нам выдают. За другие продукты мне платить нечем.

- А за петрушку тоже будете платить? – спросила с ехидцей Марина.

Попросил замполита сказать офицерам, чтобы не мешали работать. Постоянные визиты и ЦУ (ценные указания) – невпроворот, а время поджимает. Обещал. Старшина по моей просьбе подбросил хозяйке топлива для варки обеда.

Мои друзья-кандидаты завидовали мне по-хорошему. Иногда приходили с горючим. Изнывали от однообразия работы.

Альбомные рисунки пригодились. Они служили незаменимым этюдным материалом в работе над панорамой: рельеф местности, разбитые станичные дома, траншеи, хода сообщений, блиндажи, окопы, зенитки, воронки от снарядов, орудия …

Укладывая несчастных детей спать, Марина забегала ко мне с обязательным презентом – груша, яблоко – причем самые спелые и громадные. Звала на обед, который сопровождался опять спором /относительно продуктов/.

Моя панорама находилась в помещении школы, в одном из классов. В противоположной части школы располагались дети. В сумерки, уставший, уходил. Мне устроили ночлег на топчане. В другом конце комнаты стояла кровать с шариками, там располагалась Марина, а хозяйка в своей комнатке-светелке. Пили чай с заваркой из каких-то листьев. Евдокия Степановна (так звали хозяйку) рано уходила к себе, а мы с Мариной в саду, подстелив рядно, усаживались и вели бесконечные беседы. Стояли теплые вечера … Тишину нарушал только гул моторов юнкерсов, которые шли на Краснодар, да падающие яблоки, уставшие от своей налитой спелости.

Я не успел опомниться, как Марина овладела всеми моими чувствами и мыслями. Все время она была со мной. Она заполнила собой всего меня. При лунном свете я рассматривал вблизи ее лицо, руки, форму красивой ступни с длинными пальцами (как на руке). Была слышна гармонь. Здесь тишина, сверчок да яблоки … Целовал ее лицо, шею, губы … «Еще … еще…», - тихо шептала. Когда я расстегнул халатик и стал целовать ее грудь, она перестала владеть собой … Резко привстала, сказав, что «здесь нас могут увидеть … Пойдем …», - подобрав рядно и подушку, ушли в дом.

Когда я лег на топчан, Марина на носках пришла и стала стягивать с меня одежду. Потом сказала, что у нее площадь больше и что она не заснет без меня …

- Как мало нужно, чтобы после фронтовых беспросветных дней и ночей, появилось огромное счастье … Когда уедешь, вероятно, стану ненормальной…Не думала, что так полюблю …

Я заканчивал монументальную роспись. Решил оставить все в рисунке, не вводя цвет. Нужных пигментов не было, а подкраска только все бы испортила. Хотел на другой стене ограничиться пейзажем с мягким очертанием силуэтов гор. Но, к сожалению, не пришлось этот мотив довести до конца – остался в начальной стадии. Дело в том, что нашу группу, заканчивающую работу над картой, направляли на маневры. Мы должны были ознакомиться с «привязкой» артиллерийских батарей к местности и вернуться обратно в станицу.

Завтра в пять утра выезд.

Ночь прошла без сна. Марина была в отчаянии. Залогом возвращения служили оставленные в отряде наши «вещи» - ненужные в этой поездке. Это немного ее успокоило. Старуха меня перекрестила на дорогу, и мы на трех машинах уехали.

В поездке было не без приключений. Набирались ума, связанного с будущей профессией геодезиста-топографа. Ну и, конечно, ежедневные занятия по изучению БУПа (Боевой Устав Пехоты). Однажды остановились в станице, из которой недавно были выбиты немцы. На пустыре стояла одноэтажная школа. Немцы превратили ее в ссыпной пункт для зерна. Были забиты окна, а через бункеры в них подавалось зерно. После немцев школу привели в порядок – остатки зерна убрали, все вычистили, вымыли, поставили парты, с окон сбили щиты. Сидим, изучаем (в который раз …) БУП. Перерыв, перекур. Выходим на солнышко, садимся на бугорок, закуриваем… То, что мы увидели, не поддается, описанию Слов не найти... Вокруг школы кишела серо-бурая масса крыс. Их было несколько сотен. Никому из нас не приходилось видеть эту тварь в таком количестве. Все просто: крысы прогрызли дыры в полу и круглый год имели готовую еду. Лейтенант стал стрелять из своего пистолета ТТ. На подстреленную бросалась масса, и она среди них тут же исчезала. Чтобы забрать из класса наши доспехи, понадобилась настоящая атака. Лейтенант стрелял, а мы с криком, с камнями, палками пробивали вход в класс. Пригодился и лист железа с болтом, который создавал грохот.

Возвращались. Прибыли в станицу вечером, в сумерки. Стучу… Ни звука … С предосторожностью дверь открыла хозяйка. Молча. В комнате темно. На окнах светомаскировка. Горит фитилек керосиновой лампочки. Марина лежит на кровати с закрытыми глазами.

- Что случилось?

Евдокия Степановна плачет. “Захворіла, ... таке трапилось, що вже і надії не було, що видужає. Зараз легше. Була дівчина з лікарні нашої местной. Казала, що як би не крепкий організм ...”

Марина спала. Я побежал в амбулаторию, иначе походный госпиталь. Когда мы группой прибыли сюда еще до нашего распределения, я вынужден был обратиться за помощью к врачам. Открывая банку консервов, я полоснул ножом по руке, и рана никак не заживала. Майор медслужбы, она же Антонина Борисовна, она же красивая женщина, собранная и энергичная, лет 35-ти не больше, неожиданно проявила внимание. Стал ходить на перевязки. При встречах всегда говорил ей приятные вещи.

- Не паясничайте, сержант, - сказала серьезно, сквозь улыбку.

- Неужели Вы сами не знаете, что очень красивы …

- Отстаньте, надоели со своими пошлостями.

Тогда обратился к ней как к майору медслужбы: «В пределах одного часа я работаю над Вашим портретом. Воинская часть, в которой Вы очень значительное лицо, должна знать, кто возвращает к жизни людей.»

- Я в рекламе не нуждаюсь и тщеславием тоже не страдаю, - был ее ответ.

- Антонина Борисовна, мое предложение ни к чему Вас не обязывает. Если портрет получится, я Вам его дарю. Не понравится, мы его уничтожим.

С ее стороны все это, конечно, было кокетством. Прошло немногим более часа. Она была в характере. Портрет ей понравился, я подарил ей его. Затем последовало несколько «случайных» встреч, при которых она первая протягивала мне свои губы …

И вот теперь, после долгого перерыва (она знала о моей занятости работой), я почти ночью обращаюсь к ней за помощью. На лице у нее смешанный каскад чувств. Долг врача, мое долгое отсутствие …, но решение нужно принимать сейчас.

- Куда ехать? Где больная?

- У меня никакого транспорта нет … тут недалеко. Извините … школа.

Шли молча. Потом спросила:

- Дети из блокадного Ленинграда в ней находятся? Кто за ними смотрит?

- В основном, приезжая учительница.

- Ее звать Марина?

- Да, да, - заикаясь, ответил я.

- Так это Вы о ней хлопочете?

- Да, я уезжал, был в командировке и только сегодня вечером вернулся.

- Вы здесь разместились?

- Да.

Врач села рядом с кроватью и спросила: «Вас зовут» Марина?» едва слышно Марина ответила: «Да».

- Вы помните меня?

Повернув голову, Марина тихо ответила: «Нет, не помню».

- Постарайтесь вспомнить, мы с Вами принимали детей из Ленинграда.

Марина плакала. Врач тихо сказала: «Кризис миновал. Сейчас необходимо горячее молоко и удалять сухим полотенцем испарину. Полный покой. Не вставать. При надобности тазик. Завтра придете за лекарством. Часов в 9-10, не позже. У меня обход больных».

Обращаясь к Марине:

- Плакать не нужно. Опасное позади. Все будет хорошо. Я завтра зайду проведать. Постарайтесь заснуть.

Марина повернула голову и слабым голосом сказала, что она вспомнила. Когда прибыл эшелон, они носили детей из вагонов в грузовики.

- Ну вот, и отлично – это хорошо, что вспомнила. Память – шаг к выздоровлению. Улыбнувшись, она вышла. От провожания наотрез отказалась, сказав, что в госпиталь больную помещать не надо. Там лежат тяжелораненые.

- Ночь нужно провести возле нее. Очень ослабела. Вы будете ей опорой. До свидания …

- Антонина Борисовна, я не нахожу слов благодарности …

- Не надо … это мой долг. Я не изменила к Вам отношения.

Евдокия Степановна вскипятила молоко. Из ложки половину стакана Марина проглотила. «Й то слава Богу», - сказала Степановна, - «а то крім води аж нічогісеньки не хотіла”.

Теплой водой я умыл ей лицо. Все время теряла нить разговора. Просила не отпускать ее руку. Ночь прошла тревожно. Степановна, намучившаяся все эти дни, уснула. К утру дыхание стало ровным. Марина спала спокойным сном.

Лекарство было приготовлено, и я стал его давать через определенные промежутки времени. Когда Марина немного окрепла, попросила согреть воду для туалета.

- Уйди, я сама, мне стыдно.

Пришлось повысить голос, и мы вдвоем с Евдокией Степановной, «як малу дитину», ее выкупали. Добрую неделю передвигалась, держась за предметы. Я у своих парней отобрал по куску сахара, и Степановна сварила компот из абрикосов, слив, яблок. Марина с удовольствием пила.

Николай Чернышев, по званию старшина (тоже кандидат в училище), был моим прочным другом. Я решил (для поднятия духа) пригласить его на обед по случаю выздоровления Марины. Николай от рождения был весельчак, оптимист, умный и добрый. Когда сообщил своим хозяйкам об этом, они схватились за головы. Степановна не могла успокоиться.

- Та як же ми будемо приймати такого гостя (Николай был старше нас), чим годувати, нічогісеньки нема.

Я быстро ее успокоил:

- Борщик, смажена картопля, цибуля, капуста, хліб. Все. А ще по чарці буде, фрукти на гілках висять.

Николай был необычайно рад. Пришел с букетиком полевых цветов и бутылкой первака. Через короткое время он стал центром внимания, и наши хозяйки не могли оторвать глаз от него. Покорил смаху. Погода стояла теплой, но я не разрешал Марине вечером находиться в саду, под яблонями. Перебивая друг друга, вели бесконечные беседы в избе. Марина была из Темрюка. По советам “добрых людей” выскочила замуж. Он – инженер, с положением, видный ... и т.д. Ее интуиция всегда служила ей ориентиром в принятии решений, а тут подвела. С первых дней почувствовала, «не смогу» ... Нужен был целый месяц унизительных разговоров, сцен, чтобы добиться развода. Хороший урок получила. Во время оккупации пряталась. Её могли угнать в Германию или заставить стать любовницей офицера вермахта. Долго рассказывала о своем бегстве, о том как приходилось себя “гримировать” под старуху, напяливая на себя обноски и всякое старье. “Выжила благодаря Степановне. Сколько она натерпелась из-за меня... Как прятала ..., подвергая себя опасности...”

Однажды, работая над своей баталией-панорамой, забыл необходимые материалы. Закрыв дверь “мастерской”, направился в дом. По дороге встретил Евдокию Степановну:

- Спит еще?

- Да, слава Богу, нехай сил набирається. Не будить її. Ось візьміть ключ, а будете уходить, в тайничок покладіть.

Стал искать необходимые принадлежности для работы и нечаянно задел ногой табуретку. Марина открыла глаза и вся просияла. В этой улыбке столько было еще девчоночности, что я не выдержал и сказал:

- Ну, какая ты женщина, ты еще совсем девчонка, - с этими словами я притянул ее голову и тихо поцеловал.

Было жарко, она отбросила простыню, и я был поражен цветом ее тела. Это не был загар, смуглость кожи, как на фресках у египтян, дополняли ее удлиненные формы. Охристо-золотистый цвет покрывал ровно всю ее фигуру. Я не мог оторваться от этой красоты… За время болезни она похудела, но это даже приближало ее фигуру к эфиопскому типу.

- Иди ко мне, - сказала Марина, протягивая руки.

- К тебе еще нельзя, еще рано, нужно немного повременить.

- Я совсем, совсем здорова.

- Нельзя рисковать, ты взрослая девочка и должна понимать всю серьезность положения. Нужно дать организму окрепнуть.

- Я опять заболею…

- Перестань капризничать. У нас еще впереди много времени.

Майор Антонина Борисовна не приходила. Вечером хозяйка сказала: «ранених все везуть та везуть…». На другой день, вернувшись после работы, застал врача. Разговор шел о режиме.

- Марина, к детям тебе еще рано. Тебя заменить трудно, но будем привлекать не только по желанию. Сейчас нужен строгий режим, который поставит тебя на ноги, - и, обращаясь ко мне:

- Сержант, выйдите ненадолго.

Уходя, сказала, что «вероятно, скоро госпиталь будут переводить в другое место. На всякий случай вот мои координаты, черкните. Я Марине рассказала все, как вести себя. От Вас многое зависит».

Марину застал в слезах. Степановна ее утешала.

Заканчивал свои настенные росписи. Начальству нравились. Скоро отчаливать. Марина нервничала. Говорила, что «это тебе все майорша наговорила…. Ты ей нравишься, я знаю …»

В альбоме – рисунок цветными карандашами. Марина в желтой кофте. Старался быть внимательным, чутким ко всем ее прихотям. Оставалась замкнутой, безразличной ко всему. На вопрос «Марина, лекарство принимала?» - «Не помню…. кажется, забыла». Рассказал обо всём старшине Николаю. Он посоветовал не обострять отношений, не потакать капризам, быть сдержанным.

- Она тебя любит. У нее душевная рана. Мы почти уже на колесах … о дальнейшей судьбе ничего неизвестно … годы учебы. Училище находится в эвакуации. После освобождения Питера, вероятно, будет переезд туда, возвращение на свое место... После окончания, назначение на работу … Куда? Никто ничего не знает… Вот так … Пошли, возьмем бутылку, я знаю одну тетку, из абрикос гонит. Мечта! Пойдем к тебе, я, кажется, твоим девчатам понравился… Развеем тучи над их головами.

Ввалились без предупреждения. Застали Марину в домашнем халатике. «Ах-ах, я неодета ..». Николай рассыпался в потоке комплиментов.

- Та я ж їй кажу – ти рідкістна красуня. Хіба все життя будеш така приваблива. Така радість людям від тебе. Болезнь поступово пройде. Треба трохи терпіння й розуму. Правда Микола, не знаю як Вас по батькові?

- Григорович ... Свята правда, был бы моложе, послал бы сватов.

- Вона для мене стала як рідна донька, не знаю, що далі буде ... Вам на цій війні теж дісталось. Бачу ось нашивки за поранення. Кожного дня хожу до шпиталю. Може, яку звістку одержу. Донька сестри, племінниця, медсестрою працює. Тільки не в цьому госпиталі. Ото так, ото горе ...

Абрикосовая так хорошо пошла под жареную картошку с капустой ... Николай был в ударе, сыпал анекдотами и незаметно вклинил в разговор наши пути дороги. Не останавливаясь на этой теме, попросил Марину рассказать о своей маскировке при немцах. Она в Темрюке преподавала в средней школе историю и литературу. Ее многие там знали. Опасаясь доноса, она бежала. Ее рассказы были образные. Сколько пришлось перестрадать. Начала улыбаться. Пошли провожать Николая.

- Мария, одягнись тепліше і далеко не ходи. Тобі ще не можна, - наставляла Степановна. На обратном пути висела у меня на руке.

- Разучилась ходить совсем …

- Все станет на место. Старайся быть умницей.

От Краснодара шла эскадрилья юнкерсов. Вероятно, не весь «груз» сбросили. Слышно по звуку… Так и есть. Вскоре раздались большой силы взрывы.

- Вероятно, в районе станции Крымская, - сказал я, - Знакомые места.

- Расскажи, - попросила Марина.

- Меня отозвали из-под этой станицы. Вечером, ежедневно, в определенное время бомбардировщики шли на Краснодар бомбить. Если противовоздушная оборона оказывала серьезное сопротивление, то бомбы сбрасывали на обратном пути, в расположение наших частей. Как-то уже в сумерки, юнкерсы шли строем в обратном направлении. Внезапно свист бомб. Я кинулся в щель. Вблизи раздался взрыв громадной силы. Одновременно удар в спину. Все … конец… Убедившись, что это еще не конец, стал подниматься. Однако, дикая боль в спине и тяжесть не давали встать. Оказалось, что на мне лежал солдатик, прыгнувший в момент разрыва на меня, и магазином автомата шарахнул по мне. Свалив неподвижный груз (был уверен, что убит), увидел воина, который бессмысленно таращил на меня глаза, не соображая, что с ним произошло. Прямым попаданием бомба накрыла радиостанцию со всей ее службой. На ее месте была воронка. Дом с крышей и трубой свободно поместился бы в ней. То, что осталось от людей, было разнесено в разные стороны и висело на ветках деревьев. Части тела, внутренности, обмундирование …

- Ой, как страшно, - сказала Марина, прижавшись ко мне.

- Товарищ старший сержант, ты на меня уже не сердишься?

- Я не беру с тебя пример и, вообще, не умею сердиться.

- Миленький, постарайся быть со мной рядом. Я лучше себя чувствую. Слабость дурная, откуда она взялась?

Когда пришли, я допил абрикосовую за здоровье Марины и на боковую.

- Полежи рядом, просто так …, - она положила голову мне на руку. Ее волосы одуряюще пахли. Беседовали, пока я не почувствовал, что Марина устала и затихла. Осторожно высвободив руку, ушел на свой топчан. Долго не мог заснуть … Меня к Марине влекла не только физическая близость, в ней я видел очень цельного, порядочного, умного человека. Здесь она имеет приют, заботу, прекрасной души человека - Степановну, очень нужную работу с несчастными детьми, к тому же она еще и педагог … Нужно трезво смотреть на жизнь … В данное время о перемене места речи быть не может. Состояние её здоровья полно неожиданностями …Мои перспективы туманны…

ששש /\/\/\ ששש

Внезапно приказ по отряду: всему личному составу (и нам, кандидатам в училище), быть такого-то числа в … часов в расположении части. Из высшего хозяйства прибыл уполномоченный со свитой по вопросу приема рельефной карты. Была отмечена большая проведенная работа, выполненная в назначенный срок. Вынесена благодарность. Составляли списки лиц, принимавших участие в создании карты, для представления к наградам. Нас, кандидатов, поблагодарили от лица командования и пожали каждому руку. И на том спасибо. Теперь уже скоро должны отправить машиной до железной дороги, а там станция Кавказская и, мимо руин Сталинграда, в Горьковскую область. Училище эвакуировано на территорию монастыря. Жить будем в землянках. (Подумал о Марине!!!)

По вечерам нашей группой собираемся за бутылкой в одном из домов. Каждый обзавелся своей «зазнобой». Я «отмечался» и шел к своим дамам. Евдокия Степановна напоминает о письмах. Они с Мариной будут ждать «кожного дня». Так тянулись дни. Врач Антонина Борисовна приходила и следила за состоянием здоровья Марины. День отъезда. С большим трудом удается уговорить Марину не идти провожать. Помогает мне Евдокия Степановна. Слезы … Слезы… Вручаются два свертка. Один теплый.

- Что это? - спрашиваю.

- Це - пиріжки на дорогу.

- Спасибі, а це що за пакунок?

- Твои продукты…, - сказала Марина, едва сдерживая рыдания.

- Долго думала? Нам же выдадут …

Едва вернул. Уже плачут вдвоем. Хорошо, что забежал Николай:

- Ты скоро? Давай быстрее, там все ждут тебя.

Николай выручает… Обняв их обеих, расцеловал … щеки мокрые от слез. Горло перехватило …

/\/\/\/\/\

Горьковская область. Деревня Абабково. Остатки монастырских зданий. Там разместилось училище. Мы, курсанты, живем в длинных землянках. Спим на двухъярусных деревянных нарах. Внизу шастают крысы. Написал письмо в станицу и вскоре получил от Марины ответ с припиской Степановны. Сообщила, что скоро вернется в детский сад. Чувствует себя лучше. «Когда уехал, жизнь потеряла всякий смысл. Но время лечит …(так говорят). Прибыло много начальства. Несколько дней вокруг карты шли жаркие разговоры…». В письмах сообщались все подробности быта. Ведется борьба за возрождение детей к жизни. Марина посвятила себя целиком этому святому делу. Отряд пока на месте, и доблестное офицерство проявляет к Марине самые нежные чувства. Это трогательно. Пишет, чтобы я не вздумал ревновать, так как конкурентов у меня нет и не может быть. В письмах, наряду с информацией, была боль и вера в нашу встречу. О себе старался писать так, чтобы находить эпизоды, которые отвлекали бы Марину от ее нелегкой работы. Николай всегда посылал ей приветы. В ее письмах не было назойливости. Простые, с хорошим построением фразы, сдержанные в своих признаниях.

Сообщил Марине, как и из чего приготовить фиксатив для закрепления моей панорамы. Обещала передать политработнику. Переписка продолжалась до окончания училища – осени 1945-го года. Присвоив нам офицерские звания, каждого из выпускников направили по назначению. Я с группой уехал на Дальний Восток.

Нелегко все это вспоминать …

*********

Манежи создавались для обучения жеребцов. Сейчас в них размещаются художественные выставки. Живопись при искусственном освещении. Все «логично» …

Академия Художеств, ВУЗы искусства годами воспитывают у студентов сложные понятия о закономерностях живописи. Работы, выполненные при естественном освещении, в корне меняют свое лицо, попадая под воздействие люминисцентного , установленного в Манеже Москвы. Это искажение ни у кого не вызывает сомнений. Привыкли …

Я отвлекся. Конец 1970-х, начало 1980-х годов. В Москве, в Манеже, заканчивается экспозиция предстоящей всесоюзной выставки. Встречаю Евсея Моисеенко и его жену, скульптора Валентину Рыбалко. Он экспонирует свою новую картину «Сестры - матери». Около сорока лет тому назад ( в 1943-м году) такая же группа женщин, в станице Старо-Корсунская провожала нас. Вот справа - одинокая поникшая фигура – это прообраз Марины. Вот старухи, которые потеряли на войне своих сыновей, провожают нас, фронтовиков, с надеждой на встречу …

Это - подлинный вклад в искусство. Евсею Моисеенко дорого обошлась война. Он о ней знал не понаслышке.

Картина Моисеенко должна остаться в истории искусства , как «Блудный сын» Рембрандта.

Февраль – 99.

В ЛАВРОВКЕ

Каждый раз при артобстреле хозяйка хаты, где мы расположились , крестила лоб и ложилась под кровать. Лысенко, улыбаясь, говорил : «Мать , у тебя кровать как ДОТ . Надежно…» После налёта наступала тишина. Я продолжал его рисовать. Хозяйка, сидя уже на кровати, благодарственно продолжала молиться, поправляла фитиль в коптилке, повторяя , « Матір Божа , цариця небесная , спаси й помилуй …»

Стрелковый полк занимал оборону за двумя населенными пунктами – Лавровка и Михайловка. Передовая проходила в двух - трех км. за ними. Вся дорога была в каплях крови на снегу – следы недавних жестоких боев. Ночью увозили раненых…Я был вызван в штаб. Следовало срочно доставить в 3-й батальон пакет. По пути встретил связиста. Он сидел в снежном окопчике в трофейной шубе на белом меху. В одной руке - сухарь, в другой – котелок. « Ну, как не замерз ?» « Есть маленько… скоро сменят». Покурили… Он – рязанский.

В батальоне накормили, дали чарку водки. Оставляли ночевать. Но донесение комбата ждут в штабе. Поздний вечер. Светит луна… Тот же связист сидит в своем окопчике. «Почему не сменили ?» ..Молчит… На лбу застыла тонкая струйка крови. Это – работа снайпера.

Как потом узнал - между Лавровкой и Михайловкой на отлете стоял сарай. В нем находился корректировщик – снайпер.

В Лавровке стояли танки «Черчилль» , крупные с ограниченной манёвренностью. Они служили для немцев мишенью, а мы их применяли как ДОТ. Закапывали основание в землю , оставляя на поверхности башни с пушками и пулеметом.

Мне нужно было привести в порядок полученные документы, и я нашел уже на окраине Лавровки дом без хозяев. Там частично расположилось ОВС ( оборонно- вещевой склад ). Меня приветливо встретили. В углу пустой комнаты – гора семечек. Вылетевшие окна забиты фанерой и мешками с соломой. Холодно. В небе – разведчик фокке-вульф. Он не бомбит, не обстреливает. Его миссия – съемка местности, передача по рации координат объекта бомбежки…

Закончив с бумагами, прилег на семечки и задремал…Вдруг голос « Подъем !..» Стоит, улыбаясь , подполковник . « Хорошо устроился , и перины не надо… Ну-ка, сократись… Прилягу… Устал здорово…» Я ему уступил свое место….Фугасная бомба упала в двух метрах от дома…Потолок обрушился… Осколок пробил глинобитную стену и прошил подполковника навылет. Легкая смерть… Меня отвели в санчасть в Михайловку. Я ничего не помнил. Заикался, Рассказывали, что сопли текли из носа, кажется , плакал. Был контужен.

Капитан Ветлов

17.У11 – 2000

Светлеет небо. Заря охватывает громадное пространство, четко обозначая гористую местность. Пологий склон большой протяженности. Траншея (скорее канава) берет начало в небольшом населенном пункте, что расположился на верху склона и зигзагами идет в блиндаж расположенный на нём. Вот уже три дня как меня забросил штаб полка в эту глухомань. Каждый день, до рассвета, позавтракав мятой картошкой на молоке, запив морковным чаем, я ползком пробираюсь по этой траншее в блиндаж. Весь склон покрыт воронками от снарядов и бомб. Для будущих боевых операций необходима карта глазомерной съемки (со всеми подробностями) того, что находится на противоположной стороне. Местность пересеченная, с проселочными дорогами, оврагами, рощами и немногочисленными строениями. Внизу склона протекает узкая речка и вдоль нее проходит железнодорожная ветка.

За мной должны прислать линейку (легкая повозка). Когда?…

Целый день, глядя через амбразуру, рисую панораму. Подкрепляюсь хлебом с солью и водой. Было сало, но пришлось поделиться с хозяйкой, у которой нашел приют. Есть еще, правда, смалец, но он как-то не идет. С наступлением темноты ползу обратно. Хозяйка и ее дочь Оля - приветливые. Ужинаю, и возле погреба (который служит им бомбоубежищем) ведем бесконечные разговоры. Тишину нарушают отдаленные взрывы да гул немецких самолетов, идущих на бомбежку (на большой высоте). Вскоре мать девушки уходит. Осторожно обнимаю Олю за плечи и пересчитываю веснушки на ее лице. Смех… «Вот так Вы все».

- Ну, дурнушка, ну, не всем же быть красивыми, это у Вас там, в городе, большой выбор, не то, что у нас. Так, что извините, какие есть …

- Да что ты, как у тебя язык поворачивается такое говорить. У них там разные тряпки – платья, это все пыль в глаза, а ты себя не знаешь, если такое говоришь. Ты не только привлекательна – ты просто красива! Представляю, как тебе завидуют подружки, и как парни добиваются твоего внимания.

- Ну, Вы скажете … - был ответ.

Постепенно теплота наших отношений стала перерастать в потребность чувствовать друг друга близко. Обычно я сидел на низкой скамеечке, а она на половичке. Клала свою голову мне на колени. Ночь была теплой… Как-то, притянув мою голову к себе, прошептала что-то на ухо. Я не расслышал и переспросил: «Что?». Она ответила: «Вот что» и поцеловала. Долго не мог заснуть. Запах ее волос остался у меня на ладонях.

Уставал. Приходилось работать стоя, согнувшись над панорамой. На полустанке появлялись группы немецких солдат, офицеров. Выгружали мешки, ящики из вагонов и платформ. Первый состав не задерживался, уходил. Это были немецкие тылы. Нужны мои сообщения о передвижении их войск и техники. Направление, количество, время. Однажды выгружалась кавалерийская часть. Обмундирование у солдат не немецкое. Вероятно, венгры.

Тревожно было, неясны были сроки моего здесь пребывания. Уже много было сделано. Если позволит время, нанесу подробности. Уже пошел пятый день, и ночью разразился дождь. Блиндаж пропускал воду. Видимости никакой. Сделал ряд побочных зарисовок (они дополняли панораму) и вернулся под крышу. На следующий день, идя по поселку, внезапно увидел Олю, которая бежала мне навстречу. «Ой, беги скорее, приехал твой командир». Старший лейтенант беседовал с матерью Оли. Взмыленная лошадь стояла в упряжке. «Давай быстрее … по дороге все расскажу …», - сказал лейтенант. Собрав вещмешок, стал благодарить хозяйку за приют. Оля стояла поникшая, растерянная, с широко открытыми глазами, полными слез. Сунула записку, наскоро написанную (в ней был адрес и ее фамилия).

Уже далеко отъехали, а за столбом пыли все еще стояли две фигурки, прильнув друг к другу …

- Не уверен, что застанем, но направление знаю, – сказал лейтенант.

Оказывается, неожиданно поступил приказ о срочной передислокации нашей части.

- Успел выполнить? – спросил лейтенант.

- Да, осталось дополнить, перенести с отдельных листов на общую панораму некоторые детали.

До войны я учился в строительном техникуме, где читали курс сопротивления материалов, инженерные конструкции, геодезию старые специалисты, «спецы», как тогда их пренебрежительно величали. Основными слоями общества считались – класс рабочих и колхозников, а прослойкой называлась интеллигенция. Она же - профессура. Мне нравилась геодезия, съемка местностей. Я свободно читал карты. Разведчики должны хорошо ориентироваться на местности, знать карты различных масштабов. К сожалению, этими качествами располагали далеко не все в той же армейской разведке. Неоднократно меня подключали им в помощь в отряд как полковой, так и дивизионной. Периодически, в расположении нашей части появлялся капитан из «Высшего хозяйства» ( Дивизии или штаба армии – не знаю). В качестве проверяющего его видели на передовой, среди рядового состава, командиров рот и батальонов. Он был образцом во всем. Худощав, выше среднего роста, очень подвижный, остроумный и прост в общении, как с вышестоящими офицерами, так и с младшими. Когда я обрабатывал материалы, он много раз отзывался одобрительно о моей работе. Вероятно, уже раньше был знаком с моими трудами. Вот и сейчас, когда я заканчивал панораму, разговорились. Он был не намного старше меня по возрасту. Видел мои фронтовые рисунки в отдельном альбоме. Удивлялся, почему я учился в строительном, а не в художественном ВУЗе. Фамилию носил Ветлов Николай.

- Расскажи о себе подробнее. Почему оказался в пехоте, тогда, как говоришь, окончил авиационное училище?

- Ирония судьбы, – сказал я.

- Вероятно, легче и «дешевле» было подготовить (обучить) «свежего» моториста-оружейника, чем использовать уже готового с практическим стажем да еще принимавшем участие (ранее) в боевых операциях на Дальнем Востоке в районе озера Хасан.

- Да … - тут он сочно матюкнулся, - железная логика, ничего не скажешь!!!

- Немедля напиши в училище о присылке документов об его окончании, - сказал капитан. - Много специалистов погибло, а замены им нет.

На все запросы об откомандировании меня на учебу в различные училища штаб армии отвечал отказом. «Кандидатов нет …». Шло время. С боями отходили через Ростов на Дону в горы Северного Кавказа. Приходилось для операций подготавливать материалы, другими словами производить разведку местности – заниматься глазомерной съемкой, которая не попадала в карту из-за масштаба. Эту съемку размножали (на гектографе), а затем рассылали по батальонам. Как-то, находясь на стыке наших подразделений с соседними (другого полка), увидел прибывшее пополнение. В основном состав был из республик Средней Азии. Уже в возрасте. Вероятно, недавно закончили военную подготовку. Никто из них еще не был в бою. Через несколько дней этим подразделениям предстояло (как свежая сила) участвовать во взятии высоты, которая доминировала над местностью и сковывала малейшее движение в наших частях.

Не знаю подробности этой операции. Очевидно только, что она была плохо подготовлена. Атака высоты захлебнулась. Отступая на исходные позиции, потеряли много убитыми и ранеными. Командиром дивизии был генерал Пламенский. Уже пожилой человек. Он сидел на пеньке. Рядом с ним стоял капитан Ветлов. Командиры рот, батальонов национальных республик из новоприбывших расположились полукругом перед генералом.

- Сдать оружие! Снять погоны!… - раздался его чуть хрипловатый голос. Напряжение достигло предела.

- Вояки!!! Капитан, - обратился он к Ветлову, - займись этими «героями» и направь, куда следует …»

Капитан пытался что-то объяснить, но генерал только отмахнулся, сказав: «Не хочу слушать … Этому нет оправданий … ничем неоправданные понесли потери.»

Санитары, медсестры занимались ранеными. Были подтянуты обозные повозки. Кто не мог сам передвигаться, укладывали на них. Убитых убирали ночью. После настоятельной просьбы, через несколько дней капитан Ветлов получил приказ возглавить взятие высоты тем же составом , пополнив его частью людей из полка. Подготовка шла в строгой секретности. У личного состава было проверено снаряжение, у солдат изъяты вещи, сковывавшие движения. Начала наступления никто, кроме узкого круга офицеров, не знал. Атака была неожиданной для противника – на рассвете. Руководил всей операцией капитан Ветлов. После артподготовки полковое орудие 76 м/м и четыре противотанковые пушки били по переднему краю. Немцы, после нашего поражения, не ожидали такого скорого повторного наступления. Прорвавшись в передние окопы и, закрепившись в них, командиры из пополнения, личным примером, толковыми командами направляли удары своих подразделений. Они понимали, что только сейчас многое в отношении к ним изменится при условии, если они возьмут высоту. Стремительно и смело прорывались вперед, не давая передышки ни себе, ни противнику. На исходе дня капитан Ветлов по прямому проводу докладывал командующему об успехе.

В конце 1943-го года я был отозван с фронта в военное училище из-под станицы Крымской (Северный Кавказ). Это училище носило название Ленинградское Высшее военно-топографическое. Было оно в эвакуации и находилось в Горьковской области. Окончив его в конце войны, был направлен на Дальний Восток (Комсомольск на Амуре), а в 1946-ом получил командировку в Москву для сдачи экзаменов в ВУЗ. Выдержав экзамен, был зачислен студентом в Академию Художеств СССР г. Ленинграда.

Уехать из Москвы было подвигом. Вокзалы были переполнены людьми. В них жили по несколько суток. Еще через Москву ехали эшелоны с ранеными из госпиталей. Те, кто с фронта мог самостоятельно передвигаться, задерживался в Москве. У касс – громадные очереди, у окошка вывешивались списки. Знакомые помогли с билетом. Я, без вещей, с билетом в кармане расхаживаю по перрону с папироской во рту. Жду поезда. Внезапно привлекает внимание группа мужчин и женщин. В центре ее – майор. Как выяснилось, это были актеры театра «Моссовет». Должны ехать на гастроли. От группы к дежурному и обратно мечется пожилой человек в шляпе. Это - администратор театра. На нем ответственность за отъезд – приезд. Все интересно. Актрисы, перебивая одна другую, рассказывают майору что-то смешное. Жестикулируют перед его лицом. Явное стремление понравиться ему. Увидел в майоре знакомые черты – улыбка, осанка, прием держать папиросу (снять гильзу) «Беломорканал». Смущали только небольшие усы. Конечно, это - он. Капитан Ветлов, теперь майор. Поймав администратора, я спросил, как фамилия майора? Ветлов? Он подтвердил и сказал, что если бы не майор, эти «звезды» поехали бы на палочке верхом. Это он постарался с билетами. Я попросил сказать майору, чтобы он на одну минуту оторвался от группы. Майор через голову посмотрел на меня, лейтенанта, и что-то сказал администратору, явно меня не узнав. Стал протискиваться. Довольно энергично, так как времени до поезда было в обрез…

Не дав мне подойти вплотную, майор кинулся мне навстречу. «Сергей?» и не дожидаясь ответа, обнял меня и расцеловал … на глазах у нас были слезы. Обменялись короткими сведениями о себе. Мой полк дошел с боями до Кенигсберга, потеряв много живой силы. Неоднократно пополнялся … Он безмерно был счастлив встрече.

- Пойдем сейчас опрокинем по глотку за такую встречу, - но не пришлось …

Должен был сопровождать этих людей. Администратор бежал, обмахиваясь шляпой. Билеты были у него в руках. Скорее, скорее…

До сих пор казню себя, что встреча была такой короткой … Пачку «Беломора», когда закуривал, майор держал, зажав под плечом другой руки, которой у него уже не было. Был пустой рукав шинели.

РОСТОВ на ДОНУ

Было очевидно – Ростов не удержать.

Массированные налеты авиации, артиллерии… По улицам движется поток к переправе. Обозы, на телегах раненые, разрозненные группы войск, военная техника, орудия…

Получаю приказ – связаться с командованием третьего батальона. Передать пакет. Выбираю Н.П. (наблюдательный пункт). Основной поток движется по центральной магистрали города (кажется, К.Маркса).

Останавливаюсь на здании банка. Вхожу со двора. Беспорядочная суета, крики… Большая комната. Открываю окно на улицу. Все сейфы и ящики столов в этом помещении открыты. На столе - недописанное письмо, бутерброд с котлетой... Ложусь на подоконник (он широк). Пол и вся мебель покрыты ворохом деловых бумаг.

Поток движущихся людей то увеличивается, то становится реже. По середине мостовой красивая молодая женщина везет инвалидную коляску. В ней - седой человек (вероятно, отец). Она ведет себя странно. Плач сменяется смехом, кривлянье… Это страшнее, чем свист снарядов… Срываюсь с наблюдательного пункта, внизу проезжает линейка. На ней комбат с перевязанным плечом. Его поддерживают. Передаю пакет. Срочно нужно бежать на встречу с лейтенантом Чернышевым.

В одной из боковых улиц – двор, в нем по диагонали траншея – щель в рост. В углу здания - костер. Лейтенант и я уничтожаем то, что нам приказали - документы полка, карты. Жители нам сочувствуют, просят разрешения остаться… Солнце трудно увидеть из-за дыма… Уже середина дня. У каждого – перевязанный мешок с документами за плечами - то, что должны сохранить. Жители помогают. Прощаемся. Женщины нас целуют… плачут… Переправа через реку разбита. Затор. Саперы, артиллеристы пытаются восстановить разрушенную часть моста. Все это под огнем. Ловлю себя на мысли. Вспомнил службу на Дальнем Востоке и рассказы моих летчиков, штурманов, летнабов – бомбить мост или полотно железной дороги - все равно, что натянуть нитку и пытаться сверху в нее попасть. Каскады воды от бомб и снарядов – справа, слева … С невероятными усилиями, по горло в воде выбираемся на берег. Нужно быстро уходить, так как огонь ведется по переправе.

Мешки несли на голове. Не выливая воды из сапог, идем вглубь. Передышка. Под забором группа мужиков в нательных рубахах. Курят… Нам вслед – «Что, набарахолились?»… Как я успел? Лейтенант выхватил ТТ (пистолет), и, если бы я не ударил его по руке… «Сволочи… ты обратил внимание на галифе с красным кантом?… Спасают свою шкуру». Нужно обсушиться. Добрались до жилых домов. Людей вблизи нет ни души. Дома – кирпичные в три этажа. Их было несколько друг против друга, между ними как бы улица, покрытая травой. Сняли с себя все. Разложили на травке. «Серега, пройди в дом, - сказал Чернышев, - попроси закурить и огонек». Двери всех квартир были прикрыты (некоторые на веревочке). Войдя в одну из комнат, увидел на столе газету, в пепельнице - недокуренную папиросу и раскрытую пачку «Казбек». Поиски спичек ничего не дали. Вернувшись, сказал: «Может быть в другом подъезде найдем спички, а здесь вот только это», - и дал папиросы.

«Посиди, может мне повезет», - сказал Чернышев и пошел в другую дверь. Вернулся со спичками и пачкой бинта. Дом был мертв. Ни души. В вещмешках была еда. Перекусили, покурили, обсушились. До темноты нужно найти расположение нашей части. Со стороны переправы стали реже раздаваться взрывы. За домами, в километре, проходила ветка железнодорожного полотна. Стоял товарняк. В одном из вагонов было вино и шампанское.

Братцы, защитники отечества, не отходя от состава, опрокидывали содержимое в себя. Уже «мессеры» и «хайнкели» с бреющих полетов расстреливали «дегустаторов»…

Но!!!… Вероятно, немало там полегло… Ночью нашли свою часть.

ОЧЕРЕТИНО

Зима 1942-1943г. Стрелковый полк ночью прибыл к месту назначения. Это был населенный пункт , расположенный у подножья большого склона , на вершине которого находилось Очеретино ( Донецкая обл. к северо-западу от г.Макеевка ).Как только определились с ночлегом , всех свалил сон. Недавние бои и ночи без сна давали о себе знать. Сколько пробудем здесь – никто не знал. Очеретино было занято немцами, и строения нашего населенного пункта сверху хорошо просматривались. Соблюдали маскировку. Занимались поутру починкой обмундирования , обуви , чистили оружие.

Так прошла пара дней. Командный состав – от командиров рот и выше постоянно – на совещании. Ночами разведка уточняла данные о противнике. Было понятно – впереди - наше участие в масштабной операции. А мы-то думали – отдохнём…

Неожиданно, поздно вечером – приказ: проверить боевое снаряжение , ничего лишнего при себе. На рассвете нужно овладеть населенным пунктом Очеретино. Всю подготовку проводить в полной тишине. Неожиданность может решить успех операции. В стенах домов в Очеретино , выходящих на склон , были видны амбразуры с пулемётами. Наступление будут поддерживать наше 76 м ./м орудие и 45 м/м пушка. Соседи справа располагают миномётными средствами….

Часа в четыре, только начало светать, нас по-ротно расположили за всякими укрытиями. Не помню, по какой команде начали перебежки. Ни звука…падали, поднимались , бежали… Периодически ракеты слабо освещали склон. Внезапно пулеметная очередь хлестнула, срывая выступы на склоне. Отдаленно раздались крики, команды – Вперед!

Мы поднялись и, пригибаясь, побежали. Помню, бежал зигзагами. Когда падали, стреляли по избам, Трудно было разобрать, где амбразуры с пулемётами, справа и слева от меня, падали, уже не поднимаясь…

Когда бежал, не хватало воздуха, дыхание было как бы перекрыто. Задыхался. ..Темнота помогала. Немцы вели бесприцельный огонь. Неожиданность наших бросков сработала. Спасаясь от окружения, немцы, не прекращая стрельбы, стали отходить небольшими группами. Отстреливаясь, они оставляли на снегу раненых и убитых. Основная масса противника, выйдя испод обстрела, закрепилась на высотках за Очеретино.

Ворвавшись в Очеретино , увидели навес , под которым на куче семечек стояло человек пять-шесть со связанными руками: это были местные жители , помогавшие немцам.

Мы закрепились у подножья высот, где находились большие стога сена под снегом. Вот в них мы проделали норы и залегли … Время спрессовалось…Боепитание и пищу нам доставляли только по ночам из Очеретино , где разместились штаб полка и обозы , . так как вся местность простреливалась , как с земли , так и с воздуха. Кроме мессеров, в небе - самолёты и других типов – итальянские макки-200.

Нередко мне задавали вопросы: «Скажите, а вам не страшно было?» ( имели в виду атаку.) Стараюсь на подобные вопросы не отвечать… При атаке ты себя чувствуешь микрочастицей общей волны, и это – естественно. На экранах появились фильмы,

полные вранья.( правдивые – редкое исключение ). Вроде популярной песни, в которой есть такие строчки: «Я спокоен в смертельном бою»…- А штаны проверил?..

СЫПНОЙ ТИФ И КРАСНЫЙ ПЕРЕЦ

После упорных боев наш стрелковый полк отходил на новые рубежи. Пополнение – на подходе. Получаю приказ – встретить и рассредоточить личный состав на местности, соблюдая маскировку. К концу дня не в полном составе прибыл батальон. Солдаты в основном из республик Средней Азии. Комбату показываю на карте место прибытия батальона. Командирам рот объясняем обстановку. – Расположить людей на отдых и ночлег. Двигаться дальше на рассвете. Местность пересеченная, местами залесенная.

Небо затянуло тучами. Идет мелкий дождик. Значит, будет спокойнее от авиации. Жму комбату руку и ухожу. Нужно отмахать примерно около 20 км. Хорошо, если попутная машина попадется. По пути - населенный пункт. В нем переночую. Наконец, добрался. Избы не избы – домики. Стоит воинская часть. Делаю разведку. На домах, что почище, на стенах - надписи мелом: «Сыпной тиф»!!

Влип. Значит расположился медсанбат или госпиталь? Была – не была, пока светло буду топать дальше, авось попадется машина… На выходе стоит дед. Смолит козью ножку. Здороваюсь, расспрашиваю о дороге. Узнав, что я догоняю свою часть, сплюнул, потом сказал: «Приспичило значит… Куда-т ты в ночь да в мокроту пойдешь? Дорогу енту машины да танки так упорядочили … грязь по колено… А чего не заночуешь тута? Взавтра и пойдешь…».

- «Так ведь госпиталь разместился».

- «Какой к ядреной - матрене госпиталь, телеристы (артиллеристы) стоят. Обжились… вот и понаписывали, чтобы такие дураки, как ты, не лезли».

- «Ты стучи и не кланяйся, а если чего, так я пристрою тебя. Вон дом, где бревно лежит – там живу. Уже стоят у меня шофера, ну, притрешься на ночь…»

В окнах цветочки, стучу. Глухо. Занавеска дрогнула. Поворачиваюсь спиной и сапогом. Злость взяла. Опять стучу. В дверях капитан. Китель наброшен на плечи… без сапог, в носках. Кажется грузин?

Он: «Что надо?». Я: «Переночевать».

Он: «Тут не ночлежка – иди дальше».

Я: «Прошел весь ряд – все похожи на Вас».

Круто повернулся и уже в комнату, хлопнув дверью. Слева в передней была приоткрыта дверь и видна была тетка у русской печки с чугунком в руках. Захожу, здороваюсь. Ни ответа, ни привета… Ставлю в угол карабин, снимаю мокрую шинель. Заглядываю в смежную комнату. Половики, кровать с подушками, швейная машинка. Видно по всему, хозяйка спит на печи. Снимаю сапоги, вынимаю из вещмешка кружку, сухари, кусок сахара.

«Хозяйка, будет кипяток, плесни сюда».

Ставлю кружку на печку, разбиваю кусок сахара на две половины.

«Надписи на домах остались от госпиталя или сейчас эту брехню написали?»

Молчит… Заходит капитан в меховой безрукавке. На гимнастерке - орден Красной Звезды, медали.

- «Пошли…»

- «Да, я тут уже устроился (хозяйка покосилась)»

- «Обиделся?»

- «Ну, пошли, пошли, забирай свои доспехи.»

Большая комната, половики, кровать, стол – чисто.

- «Куда в такую погоду? Отстал от части?» Объясняю, что и как.

- «У меня переночуешь, а завтра – посмотрим, может быть немного помогу с транспортом».

- «Ужинать будем, мне посылка пришла из дому. Ты на гражданке кем был?» Рассказываю.

- «Мое чутье не обмануло меня. Я сразу почувствовал. Но понимаешь, столько за день набивают… Всем хорош не будешь… А я из Тбилиси, инженер по мостам. Вот так ».

- «Садись. Спрошу хозяйку насчет картошки в мундирах. Любишь?»

- «Конечно».

На тарелке горка картофеля, прикрытая другой тарелкой. В дополнение яйца, соленые огурцы, капуста, красный перец, бастурма и другие деликатесы. Капитана зовут Алексеем.

- «Сергей, что будешь пить? Есть спирт и самогон. Что?»

Выбираю родной, привычный, мутный, ржавый по цвету.

- «Сергей, извини за прием, но ты молодец, что был настойчивый. За знакомство!»

Выпиваем, с наслаждением закусываю. Удивляет Алексей. Стручок красного перца исчезает у него во рту. Следую его примеру. Святая простота!!!… Перехватило горло, глаза на лоб полезли… Алексей смеется.

- «Хорошо, что пришел, хорошо, что встретились. Будем живы, вспомним этот вечер. Я запишу тебе свой адрес».

- «А еще хорошо, что пришел. У меня бывает одна девчонка. Сегодня сказала – придет. Надоела – во, как (показывает ладонью поперек горла). Все хочу ей сказать, что «все»… И не решаюсь… будет плакать. Жалко становится. А надписи – это идея старшины. Он хитрожопый. Прикажу, чтобы завтра стерли.»

В бутылках осталось на дне. Вспоминали мирные дни. Алексей не был на Украине, я не был в Грузии. Рассказывал о себе очень образно. Пытливо интересовался моими делами. Пора спать. Предлагал кровать, но я устроился на теплом припечке.

Утром дождь перестал. Опохмелившись и позавтракав, обменялись адресами. Зашел к хозяйке попрощаться.

«Забери сахар», - сказала она. Я ответил: «Пригодится тебе». А вот кружку чуть не забыл.

Капитан распорядился. Подъехал грузовик с какими-то ящиками.

- «Подкинешь старшего сержанта до развилки», - сказал капитан водителю.

- «Ну, будь здоров».

Обнявшись, расстались. Развилка была примерно на одной трети пути. И за то спасибо. В полку меня ждали еще вчера. Друзья изрядно беспокоились.

12.ХІ.98

КАПИТАН БАРАБОШИН

1943 год.Стрелковый полк с боями отходил в предгорья Северного Кавказа.Минуя станицу Крымская,полк заняо оборону в районе станицы Эреванской.Передний край обороны проходил севернее этой станицы, выступая по отношению к соседям, языком.Помощниуом начальника штаба по тылу был капитан Барабошин.Его недавно перевели из батальона, которым он командовал с начала войны.Это был уже в годах, кадровый офицер, участник боёв первой империалистической войны.Есу предстояла проверка снабжения войск как и боепитанием, так и продовольствием.( Что и говорить, не всегда до солдата на передовой доходило то, что ему было положено).

Когда он возвращался с передовой в штаб полка, он был тяжело ранен осколком мины.Его не довезли: по дороге капитан скончался. Это была очень тяжелая утрата.Он был образованным, редкой душевной красоты человек. Солдаты при виде капитана преображались. Его любили.

Похороны были назначены на следующий день в 16.00 в маленькой роще станицы Эреванской.Всю организацию похорон следовало хранить в тайне, учитывая и то, что немецкий самолёт-корректировщик постоянно вёл наблюдение. Всякое скопление людей - неминуемые жертвы

На небольшом расстоянии от землянки , в горах, где разместились мы - .помощник начальника штаба по оперативной части лейтенант Н.Дьяконов и я – расположились артиллеристы. Я нередко бывал у них. Командир РТК ( резерв главного командования)- старший лейтенант был -душа общества. Напоминал лермонтовского персонажа,, или легендарного Дениса Дав идова, толстовского Долохова. Узнав о случившемся , просил сообщить ему о времени похорон.

На следующий день около нашей землянки стоял взвод автоматчиков. Я позвонил соседям-артиллеристам. Снизу ускоренным шагом вносили гроб с останками капитана Барабошина в рощу. Затем появилась зеленая ракета. Взвод троекратно разрядил автоматы. У меня перехватило горло, солдаты тёрли глаза. Вслед за салютом автоматчиков небо расколол оглушительный взрыв залпов, переходящих в беспрерывный артиллерийский вал. Так артиллеристы провожали своего любимого друга.

Не помню, сколько времени прошло после похорон. Полк снялся с позиций. В одной из станиц ( кажется, Абинской) я разговорился с жителем-дедом , который спросил меня,, отчего же вы не наступали после такого страшного артиллерийского налёта. «Бо всі повтікали – і німці, і румуни, разом з своїми обозами» ( в северокавказских станицах проживало много украинцев). Я ему объяснил, что приказа о наступлении не было и что это был салют в память замечательного человека кап тана Барабоша, но салют был произведен не холостыми, а боевыми снарядами.

НОЧНОЙ СТОРОЖ

Была теплая июльская ночь. 1935-й год.

Трамваи уже не ходили. Я возвращался после свидания с НЕЙ.

Это были дни первых встреч. Был счастлив…

Спускаясь по Прорезной улице, увидел у входа в магазин, где продавалась только водка и вина, ночного сторожа.

Он стоял под фонарем и, читая, курил. На нем был старый плащ-дождевик с капюшоном. Моя любознательность дала о себе знать. Выбросив свою папиросу, я достал из пачки новую и, под предлогом прикурить, подошел.

«Добрый вечер, извините, что помешал. Разрешите у Вас прикурить».

«Сделайте милость», - был ответ и, не глядя на меня, протянул руку, в которой была самокрутка в мундштуке.

Это был красивый, пожилой человек, тип генерала старой армии из произведений Чехова, Толстого, Тургенева. Он читал книжку на французском языке.

ИЗ ДАЛЕКОГО (Табенские )

В конце двадцатых годов на одной из улиц Киева, утопающей в садах, завязалась дружба между двумя зрелыми подростками. Один из них был на несколько лет старше другого, и были они тезками - у них совпадали не только имена ( Сергей ) , но и отчества (Павловичи). Их дружба утвердилась на многие годы… Старший Сергей тяготел к точным наукам, хотя и пел недурно, младшего привлекали литература и, особенно, изобразительное искусство. Жили они рядом, их дома стояли напротив друг друга.

Младший был постоянным гостем старшего. Однажды, в его семье появилась бабушка, приехавшая из Житомира в связи с потерей близких. Похоронив их, бабушка решила переехать к дочери в Киев.

Пожилым людям свойственно с возрастом терять над собой контроль: они проявляют безразличие к своей внешности. Но бабушке Сергея, хотя ей было далеко за 60 , это не было свойственно. Она была образцом привлекательного красивого человека. Её отличала простота в общении, неизменная приветливость. Среди окружающих она выделялась чувством собственного достоинства. Она занималась хозяйством, облегчая заботы о нем дочери, страдающей астмой. Эвелина Ивановна (так звали бабушку ) носила в седой ухоженной прическе бархатную ленточку синего или чёрного цвета, руки всегда были с маникюром. Сменялась одежда с застёгнутым воротником, но постоянным предметом её туалета была брошь изысканной ювелирной работы. Отличало её и тонкое чувство юмора. Она была полькой знатного шляхетного рода.

С приездом бабушки в одной из двух комнат квартиры появился портрет Т.Шевченко работы художника Гнеденко, ученика И.Е.Репина. Портрет был написан в теплой гамме – белая сорочка с темным широким галстуком и светлосерый костюм на красно-коричневом фоне. Работу окаймляла старинная бронзовая рама. На детей гипнотически действовал взгляд Шевченко – он был направлен на зрителя, где бы он ни находился. Тогда им был непонятен этот эффект. «Тайна» разъяснилась позже : если на портрете взгляд портретируемого будет направлен прямо перед собой, тогда он всегда будет смотреть на вас .

Однажды Эвелина Ивановна (которую близкие называли Бэмка), свернув из папиросной бумаги и табака маленькую пахитоску и закурив её, сказала внуку и его другу: «Сейчас в селе Сокольцы такой урожай фруктов, что крестьяне кормят ими скот. Почему бы вам не поехать в гости к тете Юзе, она будет бесконечно рада, да, кстати, и фруктов привезете.»

Не откладывая поездку в долгий ящик, на следующий день, друзья уже были в дороге. Ехали ночью поездом. Остановка на узловой станции Казатин. Подождав на вокзале рассвета, пошли на поиски поместья брата Эвелины Ивановны. Его звали Леонидом Ивановичем Табенским. Отмахав по утренней прохладе километра три, увидели то, что прежде лицезрели на коричневых от времени фотографиях. За чугунной строгой оградой дорога разветвлялась, огибая цветочную клумбу. За ней стоял одноэтажный дом большой протяженности, по углам которого возвышались башенки. В центре фасада – широкая дверь, к ней вела мраморная лестница. Мы обогнули здание, по дороге встретили красивую высокую девушку, поспешно выходившую из боковых дверей. Указав друзьям дорогу, направила их в другое крыло здания и исчезла.

Хозяева радушно встретили дорогих гостей. Поместили их в комнате с деревянной кроватью. Тут же находились старые оконные рамы, поломанные стулья и прочий хлам. Хозяйка, не позволив гостям участвовать в приведении в порядок комнаты, сказала , что им предоставляется полная свобода – на все четыре стороны – до обеда , который будет в половине первого.

Позавтракав ряженкой, чаем с хлебом с маслом, друзья отправились осматривать владения. За основным зданием были размещены службы: сараи для дров, каретная, конюшни, столярная мастерская, погреб. Всё свидетельствовало о некогда налаженном помещичьем быте. Парк, окружающий дом с трех сторон, переходил во фруктовый сад. Его территория уже подверглась уплотнению. В глубине помещалась коновязь – там расположилась воинская часть ГПУ. Усадьба постепенно переходила во владение других хозяев… Внешне все выглядело «как прежде», но во всем уже был налёт некой грусти, запустения. Разрушенная решетка сада позволяла кому ни лень хозяйничать в нем, видны были свежие порубки деревьев. Оросительная система, некогда пронизывающая всю территорию сада – бездействовала. Кругом валялись громадные груши, надкусанные и брошенные, а то – сгнившие. Приближалась пора обеда…

В столовой появился стройный, худощавый старший сын Леонида Ивановича. Он преподавал в школе «трудовые процессы» - столярное, плотницкое дело. Это занятие определяло его общественное, социальное положение в новом обществе, а «для души» он в действительности был художником исключительного дарования : вся мебель в столовой - стол с резными ножками , кресла с высокими резными спинками , рамы на картинах были делом его рук. Все отличалось безупречным вкусом и подлинным мастерством. Обед состоял из овощного супа и рисового плова с курицей. Затем потчевали компотом из свежих фруктов, они же были в вазах на столе. Пили и фруктовые соки. Стол был сервирован серебряными приборами и салфетками в браслетах. В дверном проеме стояла прислуга. Из разговоров за столом становилось ясным, что вскоре со всем этим благополучием придется расстаться.

Между Леонидом Ивановичем и его сыном Ясем во время обеда возник спор делового характера. Друзья сочли неудобным быть его свидетелями и, поблагодарив, они удалились в отведенную им комнату. В ней уже стояла еще одна кровать. Все лишнее было из комнаты вынесено. На стене - осенний луч солнца. Спать не хотелось. Были переполнены новыми впечатлениями …

В дверь робко постучали. На пороге стоял высокий молодой человек в очках. Это был младший сын Леонида Ивановича . Он опоздал к обеду , так как его задержали на работе - он преподавал языки ( кажется , английский) в каком-то учебном заведении г.Казатина. На другой день была намечена поездка с ним в село Сокольцы , находившееся в 12 км от Казатина. Но поездка сорвалась, так как собственного выезда у Табенских уже давно не было ( лошади были реквизированы ), оставалось только надеяться, что пришлют им повозку из села, Братья утром ушли в свои учебные заведения , а друзья слонялись по усадьбе и саду. В библиотеке нашли много интересной литературы. Полки были заполнены специальной литературой по садоводству, как на отечественных языках, так и иностранных. Громадные книги по искусству целиком поглотили внимание Сергея младшего, До конца дня он не мог оторваться от его любимых мастеров - Тициана, Тьеполо и др. Все издания щедро иллюстрированы, репродукции высокого полиграфического качества, прекрасные гравюры. Когда стемнело, вышли побродить перед сном. Внезапно с противоположного конца дома раздались звуки скрипки. Это было время, когда появились первые патефоны немецких фирм ( «собачка»), сменившие громоздкие граммофоны. Звуки неслись из углового окна и, подойдя поближе, они поняли , что это - не патефон , а подлинная скрипка в руках Юры. Отойдя подальше от окна, стали слушать. Игра часто прерывалась. Через некоторое время ее сменили звуки скрипичных упражнений. Было непонятно - вместо виртуозной игры- ученическая робость. Несложные упражнения повторялись неоднократно. Преодолевая стыд, друзья приблизились к окну и в глубине комнаты увидели девушку, встреченную ими при приезде в усадьбу. Она робко пыталась извлечь звуки из скрипки. Удовлетворив свое любопытство – ретировались.

Утром гостей разбудили сообщением , что их ждет повозка для поездки в с.Сокольцы.

Спустя много лет, когда воспоминания переносили их в довоенное отрочество, они невольно соотносили свое «путешествие» с гоголевским «Миргородом» Ехали неспеша, полями , мелкими рощицами. Пьянил запах утренней земли, её испарений трав , которые смешивались с дымком от домосада , им была набита козья ножка возницы. Он вез друзей к тете Юзе, с которой был хорошо знаком и восторженно о ней отзывался. Приехали. Денег за проезд возница не хотел брать.

Встреча была радостной. Своего внучатого племянника Сергея тетя Юзя последний раз видела, когда он был еще совсем маленьким ребёнком. Она была полной противоположностью своей сестры Эвелины Ивановны. Высокая, худая, стройная и приветливая , однако без того женского очарования , каким обладала та. Жила тетя Юзя в большой, крытой соломой, хате, с рядом небольших окон. Внутри было просторно. На стенах в рамках из красного дерева - гравюры французских художников 17-18 в. Несколько пейзажей того же художника Гнеденко, кисти которого принадлежал портрет Т.Г.Шевченко Эвелины Ивановны. Половики во всю комнату и повсюду - букетики сухих трав. Венские стулья чередовались с сундуками-скрынями и лавами. Два дня пребывания в гостях у этой замечательной тети Юзи остались в памяти, как самые светлые, неповторимые часы детства. О нашем отъезде тетя Юзя не желала слушать. Она настояла хотя бы на еще одном дне пребывания мальчишек у нее. Много интересного было в её рассказах. В них была и история романа Эвелины Ивановны с художником Гнеденко. Сама тетя Юзя замужем не была. Она нас познакомила со своими односельчанами, которые её боготворили. Они во всем проявляли к ней искреннюю любовь и уважение. В день отъезда передвигались «од хати до хати» .Все угощали домашними наливками и национальными закусками. Уехали лишь на третий день с мешком слив. Прибыли в полной темноте, в доме все спали. Кухарка, правда, разогрела «вечерю». На все отказы отвечала, что ей придется держать ответ перед хозяйкой. « Я вже піду , бо дуже втомилась ». Друзья все же поужинали жареной рыбой, выпили чаю и ушли к себе. Хмель после выпитых наливок –вишневок и сливянок быстро усыпил.

А тем временем из углового окна комнаты Юры, которое было напротив их окна, одни скрипичные вариации сменялись другими. Теплая лунная ночь и звуки скрипки создавали особое настроение. Окно было открыто, занавеской служила марля от комаров. Друзья были погружены в темноту. А напротив - у дивана стоял Юра, который целовал девушку, держа в руках её голову. Девушка, сняв с Юры очки, прильнула головой к нему. Её голова была запрокинута , копна светлых волос рассыпалась на её плечи. Руки за спиной пытались освободиться от лифчика…Юра снял с нее кофточку , стянул вниз на пол юбку и , обняв её , положил обнаженную на диван. Свет в комнате погас… Мальчики оказались невольными свидетелями. Смущенные снова улеглись спать.

На следующий день старший сын Леонида Ивановича Ясь провожал гостей на вокзал. Ожидали поезда. «Кажется ученица Юры», - сказал Сергей – старший. Его взгляд был направлен на длинноногую девушку, стоящую у газетного киоска и рассматривающую журнал. Тайком она наблюдала за гостями из Киева. Вероятно, её на вокзал привело любопытство после рассказов Юры о «столичных птицах». Подошел поезд, и столичные птицы уехали.

Долго потом друзья, с восторгом вспоминая поездку, переживали последующую судьбу поместья….

Жизнь завертела и выбила из памяти год переезда семьи Табенских в Киев. Усадьбу реквизировали органы ГПУ. Леонид Иванович не мог пережить всего случившегося и вскоре скончался. Его похоронили в родных местах. Юра стал преподавать иностранные языки в ВУЗ-ах , в Киев он приехал без длинноногой девушки . Ясь устроился столяром в Художественном фонде . Только теперь вместо художественных произведений он через циркулярку пропускал километры древесины для больших подрамников и транспарантов., которые «украшали» торцы зданий лозунгами и рекламами. Ясь женился на польке по имени Ядвига с невыразительным лицом. В те годы Сергей -старший , уже получивший высшее образование, стал дорожником-изыскателем, проложившим дорожные магистрали через тайгу на Дальнем Востоке, его друг к тому времени стал художником. Как-то они были приглашены к Ясю в гости.

Небольшая комнатенка в коммунальной квартире. Пеленки, фанерная мебель, общая кухня и прочие «прелести»…Стало бесконечно жаль этого скромного человека , талант которого растоптала « новая» жизнь . Юра был арестован и…канул.

…8.04.2002.

ИЗ ДАЛЕКОГО (Табенские )

Утром гостей разбудили сообщением , что их ждет повозка для поездки в с.Сокольцы.

Долго потом друзья, с восторгом вспоминая поездку, переживали последующую судьбу поместья….

…8.04.2002.

Д О Р А ( повесть ).

Киев, ноябрь 2005 г.

Еще нередко можно слышать от старожилов Киева, что во время НЭП – а было всего вдоволь….Никаких очередей , к которым стали привыкать в предыдущие годы советской власти. На рынке - все свежее… Из Дарницы – возы со свежей рыбой, молочные продукты, у частников – в магазине Баранова – говядина, свинина, баранина – на выбор. У Попова – бакалея – в самом большом ассортименте. Всё это - действительно так. Но очереди все же были – за селёдкой. В основном, стояли за ней крестьяне. В селах были молочные продукты , птица, овощи…. А организм требовал соли. В продовольственных магазинах тогда, как правило, кроме продуктов , можно было увидеть хомуты с упряжью , москательные товары , прочие хозяйственные вещи и … бочки с селедкой.

Меня в детстве приучали « хозяйничать» и давали мелкие поручения - я покупал у греков хлеб ( булочная была рядом, на той же улице Миллионной, на которой мы жили. Ассортимент привычный : калачи , сдоба , пеклеванный , овсяный , жулики с изюмом , докторский , арнаут), а еще - молочные продукты. И видел очереди за селёдкой, наблюдал базарные « страсти» . Однажды был свидетелем того , как базарная рабочая грузчица просила пропустить её без очереди за чекушкой водки. Селёдка её не интересовала. Уходя, услышал её голос, обращенный с вызовом к усатому мужику : Парлэ франсэ ? – Да пошла ты…Ду ю спик инглиш ? – Иди, проспись…

Приближалась пора ягод. Кроме корзин, нужна была упаковка для их продажи , бумажные кульки. Их изготавливали из плотной бумаги. В ход шли уникальные издания – географические карты, атласы, иностранная и отечественная классика. Производство кульков было налажено: в некоторых семьях по комнатам нельзя было пройти - всё было покрыто просушивавшимися кульками разной величины.

Недалеко от рынка жила пожилая дама. Звали её Мирра Евгеньевна. Всегда подтянутая, приветливая, гостеприимная. Она была дочерью ученого этнографа. В детстве сопровождала его в экспедициях по Средней Азии. Её мать рано умерла…Отец ей дал хорошее образование, знание иностранных языков расширило её романтическое представление о мире. Но внезапная болезнь – полиомиелит, несмотря на долгие годы лечения, оставил её инвалидом. После смерти отца жила на пенсию и давала приватные уроки иностранных языков. Ей часто приносили книги, предназначенные для продажи на кульки. Иногда она на них находила покупателя. Узнав, что у нее появились редкие издания, я посетил её. «Сережа, посмотри…Данте. «Божественная комедия» с иллюстрациями Доре.» Итальянское издание. В отдельных случаях Мирре Евгеньевне все же удавалось убедить собственника книг не уничтожать раритеты. Вот и сегодня мы сидели в маленьком палисаднике дома, который находился на углу Миллионной и Кловской улиц. Она – в инвалидном кресле, я – рядом на скамейке. Какая печать!.. Это же - гравюры на меди… А вот вам Гоголь, «Мертвые души» с иллюстрациями Далькевича. Правда, немного суховатые , но хороши образы Плюшкина, Собакевича…Здорово ! .. И это – на кульки!...С ума сойти… Я только начал учиться рисовать и на меня эти удивительные книги производили неизгладимое впечатление. Доре я уже ценил по его иллюстрациям к Г.Рабле « Гаргантюа и Пантагрюэль».Все моё детское существо протестовало против такого варварства. «Мертвые души» купил мне папа, он спас книгу.

В это время со стороны рынка подошла знакомая мне уже по рынку особа, поздоровалась с Миррой Евгеньевной: «Вы меня очень выручили, большое спасибо.» и передала Мирре Евгеньевне несколько рублей. Уходя, остановилась: «О , Бовари…» и протянула руку за книжкой , которая лежала рядом с Гоголем. Перелистав несколько страниц , прочитала по – французски несколько строк ( это было французское издание Флобера ) и сказала « Я очень люблю эту вещь» и ушла. От неё пахло алкоголем. «Вот так»,- произнесла Мирра Евгеньевна. « Кто такая ? Часто вижу её на рынке» « В народе её зовут просто « босячка» Теперь придумали - « бывшие люди». Она прожила трудную , необыкновенную жизнь .Ей еще не так много лет…Опустилась до предела. Пьет, курит.

Собственного угла нет , живет неизвестно где, летом её можно видеть спящей у рундуков, на досках. Одета – сами видите, во что: юбка - неопределенного цвета, на ногах – солдатские башмаки. На голове – постоянно косынка. Всё – грязное. Зимой – подобие пальто с оборванными пуговицами, в морозы - дырявые валенки.» « Мирра Евгеньевна , а как её зовут?» « Дора, вероятно, Дарья. Мы с ней знакомы уже много лет. Но откровенного разговора с ней у меня никогда не получалось. Все мои попытки вызвать её на доверительную беседу кончались ничем. У неё родной дядя живет в Соединенных Штатах. .Одно время присылал ей деньги и открытки звезд Голливуда. Это было её увлечение. Лиа де Пути , Рудольфо Валентино , Пола Негри , Дуглас Фербенкс и др. До революции , в начале века в небольшом составе выступала в театре «Варьете» .После революции от него остались одни развалины .Её фамилия раньше была Краммер ( не знаю , как сейчас ).Пела , пользовалась успехом .Романы…Один из них окончился скандалом. Красавец из ревности стрелялся. Обошлось…Повредил нервные сплетения , и левая рука повисла плетью. В начале 1920-х годов её в Киеве не было. По этому поводу ходили разные слухи. Появилась в конце 1920-х г. Весь её шик остался в прошлом. В летнее время её видели с небольшой группой детей. Родители ей поручали детвору, с которой она проводила целый день. Она их занимала не только играми, но учила и иностранным языкам. Она хорошо владела французским и немецким. Ей это занятие нравилось, и среди печерян она пользовалась уважением. Но пошли доносы о её заработках. Её начали обкладывать налогами. Занимались вымогательствами. Стала выпивать. Родители отказались поручать ей своих детей. Стирала бельё и вот теперь «нашла себя» в роли грузчика…Вот все, что я могу тебе рассказать о судьбе этой несчастной женщины. Печально всё это…Я еще помню её стройной , с красивой фигурой, худощавой , с тонким гребнем носа и пухлыми крупными губами. Глаза всегда прищуривала , может быть страдала близорукостью ? Очень подвижная, многое в жизни упрощала…»

Шли годы. Вернулся в Киев после службы в армии, учебы в Академии художеств в Ленинграде только через пятнадцать лет. ..Многое переменилось…Мирры Евгеньевны уже не стало. , так же изменилось и все население Печерска – большинство «бывших» отселили в новые районы Киева. Случайно узнал, что, якобы перед самой войной, Дора была вызвана в Штаты через Красный крест за уходом за дядей. Она уехала…Так ли это?.. Слабо верится…